— Так-то лучше, — одобрительно кивает Тара. — А теперь пойдём, я кое-что собрала тебе в дорогу, на память о нас.
«Кое-что» это красиво расшитый серый холщовый мешочек с цветами вериса — чтобы заваривать в дальних северных землях и вспоминать о юге, деревянная шкатулка с нитками и иголками на любой вкус и цвет — потому что появится время вышивать для души, а не только чинить испорченные вещи.
— А это ещё что? — хмурясь, разглядываю крохотную распашонку, будто на куклу, из тончайшего ганайского хлопка, любовно обшитую по краям серебристой нитью.
— Чтобы ты всегда помнила, ради чего стоит бороться за жизнь, доченька, и искала свой сахар и лимонный сок до тех пор, пока не отыщешь!
Пока я растерянно моргаю глазами, Тара порывисто обнимает меня и душит в объятиях. Шумно всхлипывает.
— Ну, всё, всё, — шепчу я, ободряюще хлопая её по спине.
— Всё будет хорошо, — шмыгает носом Тара. — А теперь ложись спать, завтра длинный день.
Той ночью я долго не могу уснуть. Ворочаюсь на жёстком матрасе и так, и эдак. Сама того не зная, Тара растревожила у меня в душе скрытые струны, о которых я даже не догадывалась.
Я никогда не думала о собственных детях.
Они представлялись чем-то далёким, эфемерным, нереальным. Но кто запретит мечтать?
И только сегодня, когда я держала в руках не воображаемую, а вполне реальную распашонку из ткани, заботливо сшитую Тарой, я вдруг поняла, что мне очень горько от осознания, что кто-то заберёт у меня даже эфемерный шанс на то, чтобы стать матерью.
И неожиданно для меня самой внутри всё восстало и взбунтовалось против этого. Снова и снова я верчусь на узкой кровати без сна в поисках выхода. Но так и не нахожу его, пока не забываюсь тяжёлым сном.
А потом наступает утро.
— Элира, вставай! — кулак ассы Розарии выбивал глухие удары по моей двери. — Пора собираться! За тобой скоро приедут!
Отбрасываю одеяло и в последний раз сажусь на своей скрипящей кровати. Прощай, старая жизнь. Здравствуй, неизвестность со смертельным исходом.
2. 2. Дорога домой
Элира.
За окном ещё темно.
Выхожу в гостиную, быстро осматриваюсь по сторонам, чувствую облегчение: здесь только дядя и асса Розария.
Жена дяди поднимается с диванчика, приближается, обходит вокруг меня, пристально осматривает.
— Закрой глаза, — приказывает строго, и я замечаю у неё в руках коробочку с сурьмой. Точно такой же мне красили глаза в термах. Еле отмыла вчера.