Пролёт. Второй. Третий. Пятый.
На десятом сбилась дыхалка, а ноги начинали гудеть.
– Хоть бы раз замедлился, падла, – проронил я на ходу, глядя под
ноги.
Но шар не тормозил, он лишь время от времени подразнивал,
зависая на несколько секунд у следующей лестничной площадки, с тем
чтоб снова выскользнуть из вида.
На пятнадцатом пролёте пришло понимание, что до самого низа не
доберусь. Нет, ещё на двадцать — тридцать этажей сил хватит, но не
на двести.
– Стой, зараза! – заорал я вслед мячику и дал короткую очередь
навскидку, от которой на стенах остались изумрудные огоньки, по
лестнице забрякали гильзы, а шар совершенно неожиданно взлетел к
самому потолку и резво кинулся на меня. Я снова открыл огонь, но
промахнулся. Попытка же увернуться от мчащегося в мою сторону
оранжевого фаербола не привела к успеху: он попал прямиком в
голову. Удар был не сильнее, чем от настоящего мячика, но его
хватило, чтобы сбить с толку. И шарик, воспользовавшись моей
заминкой, помчался наверх вдоль самой стенки. Но не спрятался, а,
сделав крутой вираж, снова ринулся на меня.
– Сука, – процедил я пригибаясь. Волосы обдало воздухом от
пролетевшего над самой макушкой мячика. А когда оглянулся, летучая
мишень снова пропала из поля зрения, и опять придётся бежать
вдогонку сломя голову.
– Да что ж я не так делаю? – вырвалось у меня сквозь частое и
тяжёлое дыхание.
А ведь действительно, что не так? Бегаю, ловлю, мучусь. И этот…
грёбанный огрище: «Думай головой… познакомься с башней…»
Я протяжно выдохнул, прикрыл лицо ладонями, неспешно сел на
ступеньку и тихо протянул, ругаясь на свою глупость:
– Ну и дурак же я. Мне же прямо сказано: каждое утро. А сейчас
вечер. И всего-то надо пройтись вслед за мячом, как на
экскурсии.
Со стоном прозревшего идиота я встал и подошёл к высокому, почти
во всю стену окну. За ним была пустыня. Из-за густой тонировки
местное солнце не слепило глаза, создавая ощущение, что там вечер.
Но светило стояло высоко, почти не давая тени, как летом в полдень
в южных странах.
А если прикинуть, сколько времени я здесь провёл, то белое
солнце пустыни должно было склониться к горизонту, но, кажется, оно
совсем не двигалось, замерев в одной точке, словно прибитое к там
крепкими гвоздями. И на небе ни облачка, будто их выжгло жаркими
лучами напрочь.