— Погоди-ка, — произнёс он громко, так, чтобы его услышал и
командир, — мне мать звонит!
Геннадий выудил из кармана телефон, ловко нажал кнопку вызова и,
повернувшись спиной к своему оппоненту, небрежно добавил:
— Сейчас отвечу, а то всю плешь проест.
Однако противник даже не думал останавливаться. Напротив, его
атаки становились всё более яростными. Он обрушил на Дмитриевича
серию мощных ударов, от которых воздух буквально звенел. Несмотря
на свои годы, Геннадий проворно уклонялся, но один из шипов на
кастетах всё же задел его плечо, оставив кровавую царапину.
— Ты что, сучара, к матерям уважения не имеешь?! — рявкнул
Дмитриевич, убирая телефон в карман.
В его глазах вспыхнула безумная ярость, будто ожили старые,
болезненные воспоминания. Складки лица напряглись, челюсти
стиснулись. Это уже был не простой наёмник, а человек, прошедший
через настоящую бойню.
— Зря ты так... — прошипел он, делая шаг вперёд.
Его голос звучал как предвестие бури.
В имении Сумраковых
Сумраков метался по комнате, почти сгрызая локти от невыносимого
напряжения. Его шаги гулко отражались от стен.
— Где начальник охраны?! Почему никто ничего не докладывает?! —
кричал он, обрушивая свой гнев на бедного гвардейца, только что
вернувшегося с разведки.
Тот выглядел так, будто его уже сто раз похоронили. Голос
дрожал, когда он наконец заговорил:
— Господин… весь отряд лучших бойцов уничтожен.
Эти слова, словно молотом, ударили Ярослава по голове.
— А наш начальник… — гвардеец нервно сглотнул, отворачивая
взгляд. — Его голову... какой-то мужик со стеклянным глазом насадил
на кол, как знамя.
Граф почувствовал, как ноги подкосились, но он каким-то чудом
удержался на месте. С трудом сглотнув ком в горле, он провёл
влажными от пота ладонями по лицу, стараясь не утратить остатки
самообладания.
Теперь он ясно понимал: те наёмники совсем не были дешевым
отребьем. Он недооценил их, как и самого Добрынина.
Осознание происходящего было всё сильнее. Ярослав смотрел в
пустоту, а в голове уже складывался один-единственный план —
бежать. Тайный лаз, о котором знали только избранные, теперь был
его единственной надеждой.
Он медленно развернулся и бросил взгляд на опустевший бокал
коньяка. Граф горько усмехнулся: это имение, эти стены, вся его
жизнь здесь — всё уже было потеряно.