– Я уверена, что он сделает это с лёгкостью. Мой дядя – честный и благородный человек.
– Отлично, – владетель-узурпатор поднялся, и я отметила, что обивка кресла безнадёжно испорчена, – тогда жду вас в Храме.
Проронил и направился к двери.
– Прямо сейчас? – опешила я.
– Да, а чего тянуть. Я не люблю недомолвки. А между мной и вами тем более не должно быть тайн.
Я не поняла, почему это «тем более», он не потрудился пояснить.
Ушёл, чеканя шаг. Мне казалось, паркет проминается под его, подбитыми железом, сапогами. Поступь захватчика.
Когда шаги затихли, я перевела дыхание, швырнула покрывало на кровать и позвонила в колокольчик.
Слуги с позавчерашнего вечера, когда всё случилось, молчали и были похожи на тени. Даже моя бойкая на язык камеристка Эбигейл примолкла, отвечала только «Да, ваше величество», «Нет, ваше величество». И выполняла свои обязанности, словно заводная кукла.
Вот и сейчас она вошла, поникшая и бледная, кусая губы. Даже не обратила внимания, что волочёт по полу моё парчовое платье.
Но я тоже – хороша королева! Забилась в свою комнату и просидела тут, шокированная, раздавленная, двое суток, и даже не подумала, что моим подданным нужна поддержка. Что они должны видеть свою правительницу несломленной и сильной.
Устыдившись, я ласково тронула Эбигейл за руку, улыбнулась (точнее было бы сказать – выдавила из себя улыбку) и спросила:
– Как вы, моя дорогая?
Бедняжка, наконец, не выдержала и разрыдалась. Её муж и брат, рассказала сбивчиво, погибли, защищая тронный зал, где укрывались мой дядя и ещё несколько придворных. Муж и брат Эбигейл были лучшими среди королевских стражей.
Её потеря наложилась на мою – могила отца ещё, можно сказать, свежа. И я расплакалась вместе с камеристкой. Так мы и сидели, касаясь друг друга лбами и держась за руки.
Потом она помогла мне умыться, одеться и заплела мои золотые волосы в сложные косы. Волосы у меня и впрямь золотые (моя родная бабка – Златовласка), так что у нас это родовое. Правда, поскольку я уже третье поколение то золотым у меня был лишь каждый третий волосок. Но и этого хватало, что бы мои локоны, ниспадающие почти до пят, искрились и переливались. Ну и как полагается принцессам – у меня молочно-белая атласная кожа, синие глаза, алые губы. На радость поэтам и менестрелям, охотно слагавшим оды в честь прекрасной принцессы, и на беду мне. Потому что с моего шестнадцатилетия отца одолевали женихи. Но, слава Истинным Богам, папа не собирался выдавать меня замуж так рано. Да и достойной партии, на его взгляд, не находилось. Но я всё равно тяготилась красотой, как и тяжёлыми, до земли, косами…