46
И вполне естественно, что все эти трусы и доносчики, ставшие во главе армии именно после той до чего и впрямь немыслимо суровой ее великой чистки, были-то с политическим начальством на самой короткой ноге, ну а в руке все с тем, что и в революцию (имеющим решающие слово), товарищем маузером.
И надо бы прямо сказать, что все они его сколь частенько и до чего только самодовольно пускали в ход, разом уж сваливая на кого угодно другого свое собственное головотяпство, а нерадивую и спесивую тупость ставя себе в одно лишь исключительно большое большевистское достоинство.
Вот он, тому наиболее явный и более чем принципиально наглядный пример, и если бы то был какой-либо вовсе-то совершенно единичный случай, в книгу истинно большого писателя он бы тогда никак не попал.
Астафьев. «Прокляты и убиты. Книга первая».
«Танки те заскребены были, собраны по фронту, большинство машин чинены-перечинены, со свежими сизыми швами сварки, с царапинами и выбоинами на броне, с хлябающими гусеницами, которые, буксуя в болотной жиже и в торфе, посваливались, две машины оставались и после ремонта с заклиненными башнями. Танкисты, через силу бодрясь, заверяли пехоту: зато, мол, боекомплект полный, танк может быть использован как вкопанное в землю забронированное орудие.
Но с ними, с танкистами и с танками, никто не хотел сражаться, их били, жгли с неба. Когда черным дымом выстелило чахло заросшую пойму и в горящих машинах начал рваться этот самый полный боекомплект, вдоль речки донесло не только сажу и дым, но и крики заживо сгорающих людей.
Часть уцелевших экипажей вместе с пехотою бросились через осеннюю речку вплавь. Многие утонули, а тех, что добрались до берега, разгневавшийся командир полка или бригады, одетый в новый черный комбинезон, расстреливал лично из пистолета, зло сверкая глазами, брызгая слюной. Пьяный до полусмерти, он кричал:
«Изменники! Суки! Трусы!» – и палил, палил, едва успевая менять обоймы, которые ему подсовывали холуи, тоже готовые праведно презирать и стрелять всех отступающих.
И вообще, за речкой обнаружилось: тех, кто жаждал воевать не с фашистом-врагом, а со своими собратьями по фронту, гораздо больше, чем на противоположном берегу боеспособных людей».
Трусы – они и есть трусы – это именно из-за их панического страха кадровая армия вся в струпьях ранений и контузий впрямь уж в самом начале войны, словно в том еще гиблом болоте разом увязла…