Когда между солдатами и
мертвым майором оставалось не больше четырех метров, их командир
выступил навстречу мертвецу и отдал честь, остальные последовали
его примеру.
Мертвый майор замер на
секунду, словно в его мертвом мозгу разгорелось слабое пламя
угасшей навеки памяти, и сделал последний шаг в своей
«нежизни».
Командир взвода морских
пехотинцев вскинул увесистый кольт М1911 и выстрелил ему в лоб,
майор опустился на асфальт. Его тело тут же подхватили два солдата
и оттащили в фургон грузовика.
Такой человек был достоин
похорон, и все это знали. Как колона двинулась дальше, я уже не
смотрел, я рыдал на полу в спальне, и мое рыдание, сквозь которое
вырывалось нечто большее, нежели просто плач горя, разносилось по
пустому мертвому дому.
Дом умер вместе со своим
прежним хозяином, а я лишь паразит, поселившийся на трупе и
пировавший на его мертвой плоти.
Так паршиво мне не было
никогда в жизни. Что-то сломалось во мне в тот день.
После появления военных прошло
три дня. Я почти не поднимался на чердак, предпочитая отсиживаться
перед телевизором с пультом в одной руке и стаканом выпивки в
другой. Я много думал о произошедшем, анализировал, сравнивал и
пытался найти себе оправдание в том, что я паршивый трус, который
не достоин таких комфортных условий в зомби-мире. Но чем больше я
об этом думал, тем больше презирал себя, и в итоге пришел к
очевидному выводу: я трус, и не было мне оправданий. Что уж кривить
душой, тем более перед самим собой.
Хотя тот факт, что я это
признал, заслуживает мизерного уважения, не правда ли? Многие ли из
моих знакомых могут вот так самого себя назвать трусом? Думаю, нет.
А я смог.
На четвертый день я поднялся
на чердак, приняв решение жить дальше, пока меня не съест рак или
зомби.
Последние, кстати, стали
избегать окрестностей моего дома. То ли они обрели примитивный
разум, подсказавший им, что вооруженный человек в крепости из
бетона — это недосягаемая добыча, или кучи мертвых, неимоверно
вонявших тел на улице отбили желание?
У меня нет ответа на этот
вопрос, но определенно живых мертвецов на улице почти не осталось.
Редких, случайно забредавших, я отстреливал всех до одного, в этом
я теперь мастер.
Что еще сказать?
Пожалуй, хватит, говорить ни о
чем. Скажу лишь, что в последнее время я все чаще стал задумываться
о смерти. Не о той, что бродила неупокоенной на улице, а о своей,
собственной. Пуля, выпущенная из пистолета, прострелит мне голову
насквозь, раскидав мозги по всей комнате, и мне будет плевать
население мерзко я буду выглядеть после смерти.