м, выстроенный в незапамятные
меданске времена и напоминающий, одновременно, дворец и крепость.
Стоял он посреди большого города, окружённого древними каменными
стенами, а внутри был полон всяческих дорогих и полезных вещей. Там
были не только кладовые с запасами еды и вина, не только сундуки,
полные всякого добра, гобелены, резная мебель и целые шкафы с
серебряными блюдами и кубками. Там была даже целая комната,
заполненная книгами. Не только долговыми книгами и книгами со
священным писанием, но и какими-то другими, редкими книгами с
историями и картинкам о вещах совершенно небывалых. Вообще, в
Тагоре, по словам Скрептиса, было полно ремесленных мастерских и
всякого интересного люда. Единственной бедой Тагора было то, что
хлеб там был дорог, а земля в округе не так плодородна, как вокруг
Рудегаровой виллы, поэтому немногие могли позволить себе жить в
Тагоре круглый год. Однако на зиму туда в прежние годы съезжалась
вся знать тагорского графства, а иногда даже гости из более дальних
краёв. Богатые господа держали там ради такого случая собственные
дома, а господа победнее снимали жильё у тагорских
горожан.
Выслушав все эти рассказы Скрептиса про Тагор, не
лишенные, как стало ясно потом, бахвальства и откровенного
привирания, Жан решился окончательно. Уже на следующий день,
несмотря на протесты и даже угрозы Скрептиса, он покинул поместье,
и направился в Тагор, неся всё своё нехитрое имущество в заплечном
мешке. Конечно, в результате он не получил полагавшегося ему
жалования за месяц титар. Но сколько было того жалования? Всё равно
ведь Скрептис вычитал из него плату за жильё и еду, так что на руки
Жан получал всего три со в месяц. Ради трёх со ждать ещё неделю,
пока кончится титар, он просто не мог.
Жан лежал, и вспоминал Лин. То, как она мило хмурит брови,
как лукаво склоняет голову набок. Он вспоминал,как
пахнут её волосы,каковы на вкус её губы и… Да, сейчас
он тоже готов ради неё на всё. Ну, почти на всё. И это хорошо. Ему,
наконец, есть зачем жить в этом мире. Даже есть за что умирать.
Мысли о Лин согревали его лучше, чем накинутый вместо одеяла
шерстяной плащ, и ни вопли пьяных снаружи, ни вдруг прорезавшийся
храп Лаэра внутри шатра уже не могли стереть с его губ счастливой
улыбки.
ПроснулсяЖанот жары. Солнце
палило, припекая даже сквозь полог шатра. Лаэр