откидывалвещиот стен
шатра. Потомонвыбрался
наружу и выдернул три колышка, с восточной стороны прижимавших
стенку шатра к земле. Почти на метр приподняв низ шатёрной стены,
Лаэр привязал его верёвкой к шатёрной крыше. Подойдя с западной
стороны, откинул ткань у входа в шатёр и тоже подвязал её к крыше.
В результате в образовавшиеся прогалы подул приятный сквознячок. Из
душной парилки шатер быстро превратился во вполне приличный полог,
прикрывающий своих жильцов и от жарких солнечных лучей, и от
посторонних взглядов.
Жан, тем временем, встал, стряхнул с себя сено и, опираясь
на единственный кол, стоящий в центре шатра, натянул поверх штанов
вязаные носки из тонкой шерсти, а потом сапоги.
- Что это за жизнь? - чуть слышно ворчал Лаэр, продолжая
перекладывать тюки с вещами. - Выпил вчера всего кружку нашего,
тагорского, а голова болит так, словно я всю ночь его пил и орал
песни вместе с этими буйными гетами.
- Ги мне уже сообщил, что ты «пару кружек» выпил, -
усмехнулся Жан. - И скажи спасибо, что я потом запретил тебе пить.
Другим, поди, сейчас, ещё тяжелее.
- Тяжелее? - всплеснул руками Лаэр. - И вот этому тяжелее?
Ему ты пить почему-то не запретил.Вотон
за троихинахлестался. Теперь, смотри,
ему хорошо.
Хельд, валявшийся тут же, на полу шатра, поверх
расстеленного сена, в ответ тяжело застонал, перевернулся на другой
бок и блеванул рядом с собой.
- У, пакость, - замахнулся на него Лаэр.
- Он ведь давно мечтал «напиться до изумления», да всё не
имел для этого средств.Вот, его мечта
сбылась. Выпил, наконец столько, сколько смог, причём совершенно
бесплатно… Помучается теперь с похмелья, и будет ему урок… А где
Ги?
- Там, - Лаэр махнул рукой наружу, - опять, поди, что-то
варит. Хотя куда нам ещё варить? Мы столько еды натаскали… Ведь
пропадает же! Они там на столах хлеб оставили, сыр, маслины,
капусту, брюкву, копчёную рыбу! Ги даже мяса немного набрал… Ну,
что ты хмуришься, хозяин? Неужели можно было всё это бросить? С
утра, вон, по столу вороны ходили, дрались за объедки. Всё, что там
оставалось, испортили, покрошили, скинули в грязь. А ещё ночью шел
дождь. Недолго, но хлеб бы точно размок. Как это можно, бросить
хлеб на столе и уйти? Знали бы они, каким трудом это всё
добывается… Эх, зажрался тут, в столице, народ!
- Зажрался, - кивнул Жан. - А вы, получается, ходили, как
побирушки, и меня позорили, собирая объедки со стола. Что другие
обо мне теперь будут думать? Что я слуг своих голодом морю? Или,
что это я сам велел слугам объедки со стола подбирать? Тут, среди
знати, другие представления о цене вещей. Привыкай уже к ним. С тех
пор, как я стал бароном, я и сам — знать. И мне, и тебе, и другим
слугам надо теперь не ругать знатных за расточительство, а самим
перенимать их манеры.