Наблюдал за ними на общей замковой трапезе и чувствовал, как
отпускает: не похоже.
Не по–хо–же!
За это стоило выпить, пусть и с этим самым обломком старой
Империи. Ну, надо же – бывший хозяин замка. Вот чего он поперся в
город, дубина старая? Еще лет двадцать точно мог прожить спокойно.
Димитриуш за два года привык к старику. Да и по чести сказать – это
Фрам сосватал Анну, она рассеянная и какая-то чужая на общих
трапезах, кажется, вовсе нового начальника гарнизона не замечала.
За свадьбу Фраму, конечно, спасибо.
Но что будет теперь? И Анна хоть и молчит, но все–таки
расстроена. Старый Фрам, сколько там ему было лет–то ? Все они
такие, не приспособленные к жизни идиоты, ба-а-рончики…
И не сказал ведь никому, сел и уехал в город. Вот же грахово
дело. Кого теперь пришлют на место инспектора?
Признаться, Димитриушу нового мольца хватало по за глаза – он
бесил начальника гарнизона куда сильнее всех недорасстрелянных
бывших. Слава всем богам старым и новым, уехал, как пришло известие
о гибели Фрама. И без черной сутаны в замке было спокойнее.
Смешно, когда старого отозвали, Димитриуш чуть не впервые в
жизни очертил спасительный круг вослед. Кто ж знал, что новый молец
будет еще …хуже?
А если приедет инспектор с каким–нибудь вывертом? А ведь с ним
нужно будет ладить. Эх! Не любил Димитриуш новых людей, хоть и
понимал, что совсем без них невозможно. Он к старым–то привыкал
годами. Только к Анне сразу прикипел. Вот же, краля чернявая, взяла
за душу и держит…А самой как будто бы и не надо. Ходит, смотрит
сосредоточенно перед собой и словно заражает внутренним напряжением
воздух вокруг.
Дмитриуш вздохнул и открыл глаза: надо уводить Анну от бойницы,
а то неровен час, простынет.
Он поднялся и с удовольствием стянул с кресла шерстяное
покрывало, связанное так чудно, что Димитриуш никак не мог
разобраться, сколько же там ниток и каких они цветов. Покрывало
было добротным, легким, теплым, а самое главное, всем своим видом
показывало: я – дорогая вещь, не такая как у всех. Димитриуш вслух
никому бы не признался, что к таким показательно дорогим вещам
испытывет смешную слабость вперемешку с восторгом: моё!
Анна, конечно, даже не услышала, как он подкрался. Вздрогнули
под ладонями тонкие плечи, запрокинулась голова с тяжелой косой,
обнажилась нежная шейка, где в мягкой ямке мелко билась невидимая
жилка. Димитриуш аж зажмурился от удовольствия, а жена глянула
виновато, накрыла ладошкой его руку, что кутала, заворачивала,
закручивала Анну в дорогой плед.