Быстро. Глупо. Опрометчиво.
И теперь уже ничего нельзя было исправить. Ребенок уже существовал. Его отец жаждал сделать меня своей супругой. Деваться было некуда. За меня все и все решили.
А я…
Я была уверена в нескольких вещах. Во-первых, я не хотела замуж за Чарского. Я не знала его, и он не удосужился познакомиться со мной прежде, чем тащить под венец. Во-вторых, я не желала своему ребенку той же участи, что выпала на мою долю. Не желала ему или ей тирана-отца и безвольную куклу-мать. Как бы больно не было это осознавать, но именно так выглядела наша семья. Именно такой семьей мы и были.
Ненастоящей. Неправильной.
Я повернулась к зеркалу боком, чуть склонила голову и с интересом обвела себя взглядом. Длинное платье белоснежного цвета. Красивое платье. Местами искусно расшитое камнями, местами ажурное, местами почти прозрачное и легкое, будто бабочка, готовая вот-вот взлететь. Узкое сверху, подчеркнуто тонкое к талии и пышное к низу.
Я провела ладонью по еще плоскому животу.
— Я желаю тебе лучшего будущего, маленький… — прошептала я в пустоту.
Счастье было не только в деньгах. Счастье заключалось в любящих друг друга родителях. Во взаимном понимании и душевной теплоте, которой у нас никогда не было.
И которой, разумеется, у нас никогда не могло быть с Александром.
— Но что же мы будем делать?
Бежать. Разумеется, бежать. Как можно быстрее. Как можно дальше. Навсегда и без оглядки.
Сказать проще, чем сделать, верно? Дома было слишком много людей, отец будто старался не спускать с меня глаз, чуя подвох в любом моем движении.
Интересно, папочка, сколько Чарский пообещал тебе за меня?
Я выглянула в окно, но там тоже было целое столпотворение машин.
Может быть, получится дать деру из церкви?
На том я и порешила.
И именно это решение привело меня посреди промозглой осени на холодную улицу, к почти замерзшему озеру. И это в свадебном платье и высоких каблуках!
— Я не пойду с тобой… Я никуда с тобой не пойду, — в отчаянии прошипела, когда кожей почувствовала, что больше не одна. Я почувствовала своего первого мужчину затылком, шестым чувством. Его ауру невозможно было спутать ни с чьей другой. Тяжелая, давящая, темная. Александр подавлял большинство людей вокруг себя.
— Хватит, Агата, ты выставляешь нас обоих посмешищами. Сотни людей ждут нас в церкви. Подумай, как мы сейчас выглядим в их глазах. — На удивление, Чарский говорил тихо, почти мягко, будто уговаривал меня сдаться. Будто у меня был выбор.