— Руки мне, быстро! — кричал я.
Насколько все же сообразительные дети! Они протянули мне руки, и
я, на каких-то внутренних, волевых усилиях, моментально выдернул
детей на поверхность. В это же время пламя все больше приближалось,
становилось невыносимо жарко, я чувствовал, что уже плавится и
горит на мне одежда, может, только чуть-чуть замедлила процесс
китайская устойчивая ткань. Не все вещи китайцы плохо делают, вот и
пулю сдержал рашгард, и огонь придержал.
Нагнувшись над детьми, закрыв их своим телом от капающей смеси,
я ударил кулаком по оконной раме, вышибая ее. Как же хорошо, что у
бабули еще до войны не было денег, чтобы поменять окна, и рама
разлетелась в разные стороны от первого прикосновения.
— Бросай мне детей! — кричала внизу, снаружи, бабуля.
Вот женщина! Как же понимает ситуацию! Поколение сильных
людей!
Продолжая нависать над детьми, я беру мальчишку и кидаю его из
окна. Ловлю взгляд девчонки, такой благодарный, такой
сочувственный. Сильная девчонка растет. Эх, бедные парни, такой
характер не укротить, а еще расцветет с годами девчонка… Хотя нет —
пусть растут такие мужики, чтобы под стать сильным женщинам
были.
— Живи! — хриплю я и, следом за мальчишкой, выкидываю
девчушку.
Я уже не могу разогнуться, боль, казалось, проникла во все
клетки моего тела. Можно было бы кричать, и я пробовал это делать,
но вырывались какие-то хрипы.
Шаг. Невыносимо больно, но нельзя сдаваться. Никогда нельзя
сдаваться! Шаг… Сжав зубы до скрипа, я силюсь поднять ногу, но не
получается. Тогда я опираюсь на подоконник, наваливаюсь, стараясь
оттолкнуться и упасть наружу, протягиваю руку, хватаюсь за
небольшой карниз, подтягиваю свое уже горящее тело. Треск
рушащегося перекрытия заглушает крики хозяйки дома, призывающей
меня быстрее прыгать.
— Живите! — не говорю, скорее, только думаю, ведь не слова
звучат, а хрипы.
Наверное, я прожил правильную жизнь. Если спас чужую, значит, не
зря. Жаль только, что такие, как Ухватов, живут, но слава Богу,
есть такие, как бабуля, как мои сослуживцы. В мире все равно больше
хороших и правильных людей, они просто плохо организованы.
Потолок рушится, прижимая меня к полу, ломаются кости, те, что
еще не успели сгореть. Умирать не страшно, страшнее жить
никчёмно…
«Как?» — вдруг пришла в голову мысль, что нет боли, в груди не
колет. Нет огня! Не верю! Так не может быть! Или это то самое
безвременье, пустота, что описана Булгаковым? Мастер с Маргаритой
где? К черту Мастера, Маргариту давайте!