Шлем – тот, что был на мне, синий –
оказался расколот – понятия не имею, как и когда это произошло. А
вот красная сфера Хи Рен практически не пострадала. Похоже, в ней
даже блютуз-гарнитура из строя не вышла – правда, не на чем было ее
теперь проверить, моя-то безвозвратно крякнулась.
Так вот, мотоцикл мне благополучно
починили! Может быть, не так аккуратно, как сделали бы это на
фирменном сервисе Кавасаки – все-таки в армии немного иные
приоритеты и стандарты – но, тут уж, что называется, не до жиру!
Главное: байк снова ездил, а что, например, сварной шов на
глушителе вышел кривоват – да наплевать!
Шлем, правда, как я уже упомянул, в
наличии теперь был только один – красный – ну так и пассажиров у
меня покамест не намечалось: Хи Рен предстояло задержаться в
госпитале еще минимум на неделю, если не на полторы.
Перед самой выпиской я, конечно же,
зашел в ее палату, чтобы попрощаться, но девочку на месте не
застал. Заглянул потом к ней и на обратном пути из кабинета
главврача – и снова неудачно. Ждать смысла не имело – временами мою
юную напарницу на целый день увозили на какие-то процедуры,
отчитываться же о них передо мной никто, понятно, и не думал.
Ну, нет – так нет, увидимся в
Пхеньяне…
К слову, Хи Рен тоже наградили –
вручили медаль «За воинскую доблесть». И тоже спрятали оную в сейф,
не дав отважной школьнице даже толком на нее полюбоваться – до
крайности этим девочку огорчив.
– О, Чон! – отвлек тут меня от мыслей
о досадной несправедливости бытия знакомый голос. – Вот ты где!
Я вскинул голову: навстречу мне по
алле шагали двое офицеров: полковник Кан собственной персоной –
он-то меня и окликнул – и сопровождавший его долговязый старший
лейтенант, приблизительно мой ровесник – этого я, кажется, здесь
раньше не встречал. Иначе наверняка бы запомнил: пуговицы на его
парадной форме и звездочки на погонах сверкали на солнце так,
словно в них были встроены лампочки, а острыми стрелками на брюках,
пожалуй, можно было бы при желании резать вражескую колючую
проволоку.
Старший офицер что-то вполголоса
сказал своему спутнику – тот немедленно остановился, и ко мне Кан
приблизился уже один.
Я замер, молодцевато вытянувшись по
струнке:
– Здравия желаю, товарищ
полковник!
Прикладывать руку «к пустой голове»
снова не стал – и, судя по реакции офицера, поступил абсолютно
верно.