Мне же была нужна объективная
информация. Не пытки, которые я видела, а все. Все те несколько
месяцев, или около того, что он провел в плену (не считая сна). Мне
надо было видеть и слышать то, что пережил он. Благодаря
киборгизации это стало возможным. Я не знала никого, кто бы еще
согласился поделиться. Даже насчет Улафа я не была уверена. Но я
надеялась.
Когда я убрала его из «черного
списка» и решила прочесть письмо, то поняла, что оно было
автоматически удалено. Я так и не решила, сожалею ли о том, что так
и не узнаю, что он мне написал.
«Неважно!»
Я написала, он ответил. Он послал
вызов, я приняла. Голограмма пугала не меньше, чем реальное
общение. Мой… теперь уже не мой мужчина взирал на меня со странным
спокойствием.
– Ты хотела увидеться?
– Да.
Не спросил, зачем и почему. Не
извинялся. Ничего не просил. Спасибо, боги и богини, за это. Я бы
не стала просить о таком, зная, что письмо могут перехватить и
прочесть (и, без сомнения, сделают это).
– Приезжай вечером, ближе к
семи, – только и сказал он. – Буду рад тебя видеть.
Остаток дня до вечера я тупо
слонялась по дому, нервируя брата и маму, а потом, в самый
последний момент, заметалась, не зная, что делать: то ли еще раз
принять душ, то ли одеться иначе. Потом решила, что это явно
лишнее, и Улаф может неправильно истолковать мои усилия. Бр-р…
Шейд напросился со мной. Весь день он
бегал кругами вокруг дома, выматывая себя, и теперь хотел
путешествовать. Пожалуй, иногда проще согласиться, чем
переубедить.
***
Итак, мы сделали это.
Не то, о чем можно было бы подумать.
Я попросила записи, а Улаф дал мне их. Но перед тем, как сделать
это, мы поговорили. Наверное, давно стоило сделать это. Не было бы
всех этих бессонных ночей, метаний и терзаний, страха, бесконечного
хождения по кругу и бегства от него и от самой себя.
– Ты совсем не изменилась, –
заметил он, едва меня увидел.
Если раньше я уклонялась, то теперь
жадно смотрела и не могла отвести глаз. Вот мужчина, с которым я
была и могла бы быть, если бы не одно большое «но». Я любила его,
но уже не люблю. Я хотела его, но уже не хочу. Я понимала его, или
мне так казалось, но теперь не понимаю. Я боюсь.
Он не на службе, так что без
защитного экзоскелетного «гепарда». Лицо больше не скрыто за
шлемом. На голове короткая светлая щетина, как и на подбородке.
Наверное, бреется только по выходным. Женщины у него сейчас нет.
Наверняка. Когда мы… были вместе, он регулярно брился. Отчего-то
эта мысль не приносит удовлетворения, а еще сильнее меня
беспокоит.