— Хреново! — Ответил Пётр Алексеев. — У нас только для взрослых!
— Напряжённо ответил интерн, что судорожно выворачивал ящики и
полки. Бардак его не волновал, а вот жизнь пациента — да.
До Иехиэля не сразу дошло. — Повтори, у нас что, только для
подростков? — Не хотел он верить в величину жопы, пока пережимал
поражённый участок, перематывая его клейкой хирургической
биотканью.
— И не надейтесь, товарищ Цукерман, у нас только для взрослых. —
Злобно ответил Алексеев.
— Какой хоть тип? — Из любопытства спросил Молефе. Что дело было
дрянь, он был согласен, только было интересно насколько?
— Для космодесантников, то есть самые большие, чтоб их! —
ответил Пётр.
Услышавший это хирург аж зубами заскрипел. — Легсли, чёртов
выкормыш гетто Нью-Йорка, как же он невовремя со своими
махинациями! Кто бы только знал, как они меня достали! — Если бы
Цукерман не держал через джойстики жизнь мальчика, он бы и кулаком
об подлокотник стукнул! — Пётр, карт-бланш, извернись как-нибудь,
хоть всё здесь потрать, но сделай мне нужный протез, прояви
смекалку. — Отдал еврей команду и взялся выигрывать время. Ну и,
чтоб замотивировать, добавил от себя: — Справишься, будем совместно
его устанавливать, — ловким движением Иехиэль запаял очередное
кровотечение.
— Я постараюсь, но ничего не обещаю, звучит отвратительно, он
не… лучше бы отрезать? Я отсюда слышу, как ЭКГ надрывается, —
отвечал парень, кромсая резаком три протеза разом на
роботизированном станке.
— Вот и старайся. — Отвечал Молефе. — Сделаешь и всё сам будешь
зашивать один брюшную почти полосную операцию за станком дока,
верно ведь, Иехиэль?
— Да, всё так и будет. Да чтоб тебя, «пятя, поторопись», —
произнёс он на русском путь си с акцентом. — Не смей умирать,
парень, не смей, кому говорю! Лес, стабилизирую лёгочное
давление…
Всё замерло. Проигрыш воспоминаний остановился, и
представительная комиссия из Дамблдора и Удины замерла с
непониманием, сморя на Альфреда.
— Вижу, видок тебя впечатлил, Альбус? — спросил он с некоторой
угрозой. Проигрывать такие воспоминания для него было равнозначно
ковырянию в ране грязными руками. Всё равно к мальчишке-то он
прикипел, хоть и не признавал этого. — Его спасли, директор, —
продолжил Альфред, — но вот здесь, — он достал пергамент, где
постоянно появлялись и исчезали имена, — Гарри три долгих часа
висел в топе списка, так скажи мне, директор, как так
получилось?