Дивляна смотрела на воинство и подавляла улыбку, замечая
где-нибудь серьезное, почти мальчишеское лицо иного ратника, у
которого слишком большой отцовский шлем, тоже оставшийся со времен
варяжской войны, за неимением подшлемника был надет прямо на заячью
шапку.
Что делается в Ладоге, тут пока никто не знал. То ли еще не
дошла русь, то ли вести переносить уже некому…
Но Ладога, когда до нее добрались, оказалась цела и невредима.
Встречные рассказывали, что битвы еще не было, дружина стоит под
копьем, русь не появлялась, но вот-вот будет. Возле мыса Вольга
пошел здороваться с Домагостем, а Дивляна отправилась домой.
Ладога заметно опустела — эта пустота тревожила, и Дивляна
невольно ускоряла шаг, почти бежала, торопясь увидеть своих. Сперва
она заглянула в просторный отцовский дом, но там толпились чужие
люди, ратники из окрестных сел: одни грелись у печи и отдыхали, в
то время как другие несли дозор на мысу. Все двадцать Вестмаровых
рабынь были пристроены варить каши и похлебки, среди них мелькала и
Ложечка. Свою мать Дивляна нашла возле Никани, в избе, которую
Домагость поставил Доброне после женитьбы.
— Ну, кто родился? — первым делом выкрикнула запыхавшаяся
Дивляна, увидев на руках у Молчаны запеленутый сверток.
— А ты откуда? — Милорада в изумлении подняла брови, потом
встала. — Что с вами? Встретили кого? Живы? Остальные где?
— Ничего не случилось. Остальные поехали. Я одна вернулась, —
торопливо пояснила Дивляна. — Вольгу встретила… с дружиной. У него
своих два десятка, и еще сотню по дороге подобрали… привели. Вольга
плесковский, князя Судислава сын… Помнишь его? Пошли к мысу… Отец
там? Ну, кто родился-то?
— Мальчик у нас, внучок. — Милорада улыбнулась, но тут же снова
нахмурилась. — Вольгу плесковского встретила, говоришь? Я-то помню,
да вот не пойму, зачем тебе-то назад ехать, если и встретила?
Дорогу, что ли, показывать? А то он сам на Волхове заблудится?
— Я… Не хочу я никуда ехать, когда ты здесь. — Дивляна наконец
перевела дух и опустила глаза, потому что оправдаться на самом деле
было нечем.
Под строгим взглядом матери она опомнилась, устыдившись своего
сумасбродства и своеволия.
— Хочу, не хочу! На рабском рынке в Бьёрко будешь рассказывать,
чего хочешь, чего не хочешь! — возмутилась Милорада. — Ты совсем
дурочка у меня, что ли? Бить тебя некому!