Потому что именно мне, Йоель-неудачнице, посчастливилось остаться в живых.
Так что я теперь – последняя из эрд’Кемарри.
И я только что собственной рукой поставила печать крови под заверением в добровольном отказе от единственного, что у меня осталось – имени.
Если бы все эрд’Кемарри могли выйти из могил, меня бы ждала страшная и, уверяю, совершенно заслуженная смерть.
А так «повезло» отделаться всего лишь несмываемым позором.
Мне не привыкать быть объектом насмешек. Одной больше, одной меньше – где Йоэль не пропадала?
Куда важнее, что теперь у меня есть план. И какими бы бессмысленными и постыдными не казались мои поступки, все они – часть этого плана. В финале которого я обязательно накажу всех, кто причастен к смерти моей семьи. Потому что даже беззубая эрд’Кемарри – прежде все равно эрд’Кемарри, Старшая кровь, а уже потом – маленький неудавшийся уродец.
Согласитесь, для такой грязной работы неземная красота и прочие добродетели совсем не обязательны.
И вот еще что.
Забыла упомянуть о своем главном таланте – я очень терпелива.
И не глупа. Очень даже не глупа.
Но… обо всем по порядку.
2. Глава первая
Глава первая
Все началось две недели назад.
Как водится в подобных историях – совершенно неожиданно.
Ничто не предвещало беды: я проводила время в компании многочисленных сестер Брайна, моего жениха, в его доме, что раскинулся в самом центре Соленой долины. О нашей свадьбе сговорился лично мой отец, и это был едва ли не единственный раз, когда он удостоил вниманием свою младшую никчемную дочь. Чтобы понять всю полноту картины, будет уместно сказать, что, когда, например, ощенилась его любимая атахарская гончая, он всю ночь просидел возле нее и лично следил чтобы роженице не поплохело. А когда меня в минувшем году свалила «красная хворь», единственное, что выдал мой любимый папенька: «Сообщите, когда она окочурится».
Но я та еще заноза в родительской заднице и умудрилась выжить.
По договоренности семей, мы с Брайном должны были встать под венец в праздник Чествования Повешенного, традиционно отмечаемый в десятый день после того, как древа истрат сбросят последние листья. Мой болезненный нареченный, весь рыхлый от последствий сильнейшей оспы, лежал в кресле под прессом десятка одеял и шкур, и все равно умудрялся мелко дрожать. Большую часть своего существования он провел под надзором лекарей и хирургантов, жалуясь на все новые и новые недуги. Он, как и я, был порченным плодом, но ему несравнимо больше повезло родиться мужчиной. Этого было достаточно, чтобы окружающие заискивали перед ним, как перед будущим скартом - Главой семьи.