– За что же? – улыбаясь, спросил первый бородач.
– Как за что? За справедливость. Чтобы не было на земле богатых.
– Это чтобы все были бедные? – ехидно переспросил первый.
– Что, дурак, пристал. Я же сказал, чтобы все было по справедливости. Если ты паразит, за чужой счет живешь, то тебя к ногтю. А кто трудится, тот достоин хорошей жизни.
– Товарищ ротный, – вдруг вступил в разговор молодой солдат, сидевший ближе всех у костра без шинели. – Вот среди буржуев много злодеев есть, но и среди нашего брата их немало.
– Раз уж через кровь переступили в четырнадцатом году, народ теперь ничем не остановишь, – ответил ротный.
– Я не по то, – повторил голос из-за дыма. – Враг – он и есть враг, кровь за кровь и все такое прочее… А я – про злодеев.
– А сам-то ты кто есть? – спорил бородач с трубочкой.
– Я-то? – многозначительно и тихо ответил голос. – Я и есть злодей…
Бородач с трубочкой наклонился к уху ротного командира и шепотом произнес: «Мишка Соломин. Скрытый алкоголик. Отчаянный парень. В боях свирепствует».
Неожиданно из темноты вынырнула фигура еще одного чернобородого красноармейца. На плече его висела шинель с погонами рядового. Он тащил за собой молодого парня в одной гимнастерке, без фуражки, с перебитой рукой. У костра солдат ловко сбил его с ног.
– Вот, сука, паразит… Допрашивай его, ребята…
Он пнул упавшего ногой и, срывая погоны с шинели, бросил их в огонь. Пленного обступили трое солдат.
– Лежим, значит, с ребятами в дозоре, – начал свой рассказ чернобородый. – Глядим: идут двое с их стороны. Крикнули: «Пароль!». Они побежали. Мы залпом. Один упал, второй убежал. Вижу: у него сапоги хорошие. Подхожу, а он живой…
– Ты кто такой, отвечай! – прокричал один из обступивших, схватив юношу за чуб.
– Вольноопределяющийся из юнкерского батальона, – зло сказал тот.
– Глазами блескает, вот сволочь…
– Мальчишка, а злой, гадюка…
– За отцовские капиталы пошел воевать… Видно, из богатеньких…
– Чего на него смотреть? В расход его…
– Постой, может, у него какие бумаги? В штаб его…
– Волоки его в штаб! – раздалось сразу несколько голосов из среды солдатской вольности.
– Нет! – закричал чернобородый, кидаясь к пленному. – Он мой. Он раненый в меня два раза стрелял. Не отдам… – И закричал еще громче пленному:
– Скидавай сапоги!
Обритая круглая голова юноши отсвечивала в бликах костра. Зубы были оскалены, зрачки бешено вращались. Видно было, что тот вне себя. Он резким движением вскочил. Левая рука его безжизненно болталась в разорванном окровавленном рукаве гимнастерки. Из гортани раздался протяжный хрип, шея вытянулась. Все невольно расступились.