Причем, эти люди, служившие купцам, вовсе не были холопами.
Скорее, наемниками. Дорохов знал, что крепостное право в этих
землях отменил еще император Австрийской империи Иосиф II Габсбург
больше двадцати лет назад. Он сначала запретил местным помещикам
продавать крестьян без земли, закрепленной за ними, а потом и вовсе
объявил, что все имперские подданные равны в своих правах. Но, на
деле, крестьяне по-прежнему подчинялись местному помещичьему
самоуправлению и суду, который тоже состоял из помещиков. Правда,
крестьяне побогаче могли теперь выкупать землю в свою
собственность, становясь формально свободными.
Вообще-то Федор Дорохов вырос вольнодумцем. Еще недорослем он
прочитал в оригиналах на французском языке немало книжек эпохи
Просвещения, впитав идеи Вольтера, Руссо и других мыслителей XVIII
века, которые считали крепостное право пережитком прошлого. И
потому в освобождении крестьян, свершившимся в Европе, он не видел
ничего необычного. Наоборот, Федор недоумевал, почему подобное не
делается и в России. Правда, когда он заговаривал с тем же Анатолем
Карягиным на эту тему, Анатоль упрекал его, говоря: «Тебе, Федя,
легко рассуждать о свободе крепостных крестьян, потому что у тебя
их нету, а вот я, например, получаю с них доход. И что, по-твоему,
я должен из-за какого-то там человеколюбия дохода лишиться?»
Здесь же, на землях Австрии, Дорохов видел плоды освобождения
крестьян от крепостничества. Даже вот этот постоялый двор был
примером того, что крестьяне, сделавшись из крепостных людей
наемными работниками, могут, оказывается, поддерживать порядок не
хуже господ. И, вместе с тем, освобожденные от крепостной
зависимости крестьяне приобрели такое самомнение, словно сразу
сделались дворянами. Дорохов обратил внимание, что все
присутствующие зло косились в их сторону. Похоже, что французская
форма все-таки раздражала местное население. Никто пока не кидался
на них, но смотрели все недобро. Крепостные себе такое вряд ли
позволили бы без одобрения собственных помещиков. А эти совсем
обнаглели, пялясь и не опуская глаза, как всегда делали крепостные.
Никакого уважения к офицерскому чину!
Разумеется, Дорохов помнил, что на нем французская форма. И
оккупантов, конечно, нигде не любят. Если бы он находился здесь
один, без своих бойцов, то чувствовал бы себя при таком маскараде
весьма неуютно внутри харчевни. Но, с ним рядом сидели надежные
парни, вооруженные пистолетами и саблями, а потому никакой
настоящей опасности не имелось. Никто тут с вооруженным конвоем не
станет связываться. «А что смотрят нагло, так и наплевать.
Посмотрят, съедят свою еду, да и поедут своей дорогой», — подумал
Дорохов.