Те – другие – были, в основном, дети или молодые люди обоего пола, очень редко встречались существа постарше. Всех их отличал взгляд: существа улыбались, разговаривали о разных вещах, но взгляд был странный – спокойный, пустой, без тени эмоций.
Через некоторое время, в доме появлялись заказчики. Их вели в комнату, откуда они через стекло могли видеть свой выполненный заказ. Дамы надрывно вскрикивали и валились в обморок от потрясения. Нашатырь был наготове. И когда дама приходила в себя, она трясущейся рукой указывала в сторону существа, которое спокойно и размеренно там, за стеклом поглощало свой завтрак: «Профессор, когда я могу забрать домой моего мальчика? Умоляю Вас, отдайте мне мое дитя сегодня! Ну, хорошо, хорошо, но могу я в течение этой недели видеть моего Виктора? Да, да, благодарю Вас! Мы уже выписали чек на Ваше имя, можем отдать прямо сейчас. Что Вы, профессор, мы Вам доверяем. Вы – гений, профессор! Мы на Вас все оставшиеся дни молиться будем! Да, да, уже уходим», – и цепляющийся взгляд туда, за стекло: «До свидания, мой хороший, чудесных тебе снов!»
Но снов существа не видели.
Ровно через неделю, день в день, с раннего утра перед дверями странного дома стояли нетерпеливые посетители. Нервно расхаживали мужчины, заложив руки за спину; женщины, крепко сцепив пальцы так, что выступали побелевшие костяшки, устремляли глаза к небу – их била нервная дрожь, подкашивались ноги. Наконец, ползшие минуты приближались к желанным восьми часам, и клиенты робко нажимали на кнопку звонка. Дверь тут же распахивалась. Дамы, судорожно вцепившись в рукав спутников, входили в комнату, опускались в предложенное кресло, а мужчины, тем временем, подписывали документы и передавали чек бородатому человеку. Затем служитель вводил существо. Женщина тихо стонала: «Виктор, мальчик мой, подойди, я – твоя мама», – и заливалась слезами. Потрясенный отец не мог сдвинуться с места, наконец, опомнившись, бросался и вел улыбающееся существо к жене. Затем, распрощавшись с бородатым, они уезжали. А плющ шептал каштану: «Эти протянут недолго. Женщину жалко – такая красивая – яд, наверное, примет. А месье – место в психушке». И каштан снова согласно кивал головой.
Жанне было пятнадцать. Ее сбила машина. Сразу. Насмерть.
Ее родители, еще за неделю до этого (как будто их вела рука Судьбы), обсуждали странное объявление в газете: