– Какая прелесть!
Из-за первого лица вынырнуло второе
- в этот раз женщины лет сорока, обрамленное черными волосами.
Гладкая белая кожа, румянец, темные брови вразлет. Ее глаза были
закрыты.
– Как жаль, совсем молоденькая
ещё.
Старуха презрительно фыркнула.
– Молодая, старая! Судьбе нет дела
до возраста. Нам шанс подкинули, будем использовать, что есть.
В темноте шевелится кто-то ещё. Оно
не показывалось, держалось в стороне, но я отчетливо видела, как
сверкают во мраке ясные голубые глаза.
– Как тебя зовут, детка?
Женщина склонила голову на бок и
слабо улыбнулась. Выглядело это жутко.
Кому бы не стало страшно, когда
перед тобой два ряда здоровенных острых клыков?
Я почувствовала, что дышать стало
легче, даже язык отлипает от нёба.
– Н-ника. Вы кто такие?!
– Говорливая попалась! – старуха
недовольно цыкнула. – Неважно это уже, птичка! Ни имена наши, ни
природа. Важен будет только наш вопрос и твой ответ.
– Ну зачем ты так, сестрица? Разве
нельзя объяснить все по-человечески?
– Можно! Если бы я была
человеком.
Женщина покачала головой, на её лице
отразилась самая настоящая жалость.
Темнота вокруг всколыхнулась,
окутала меня с ног до головы. Мысли метались в голове, прыгали с
одного на другое, и только одна из них красными неоновыми буквами
вспыхивала прямо перед глазами:
"Они сказали, что я умерла".
Этого просто не может быть…
Я шла в кафе.
Я видела жениха с другой. Выскочила
вон. Что потом?
Что же потом?!
– Жизнь людей быстротечна, милая.
Так уж случилось, что твоя оборвалась слишком рано.
– Этого не может быть…я была с
подругой! Я ведь была…
– Да хватит с ней возиться! –
загудела старуха и неведомая сила подняла меня выше, прямо на
уровень ее подслеповатых глаз. – Слушай, птаха, у тебя больше нет
тела в твоем далеком мирке. Но мы хотим предложить тебе сделку.
– Кто вы?
Я с трудом смогла это сказать. Горло
снова стянуло невидимыми путами, почти лишая дыхания.
– Сейчас – мы прядильщики твоей
судьбы, – старуха, точнее ее огромное лицо качнулось вперед, отчего
в нос ударил кисловатый запах, какой обычно исходит от полежавшей в
кладовке одежды. – Скажи мне, птаха, ты хочешь жить?
Я не могла сосредоточиться на
вопросе. Все плыло перед глазами, а в груди медленно росло жгучее,
удушающее чувство несправедливости. Оно грозило разорвать меня на
части, а сопение старухи становилось все нетерпеливее.