— Он… принял! – Голос Чхеидзе сорвался на первой же фразе,
превратившись в хриплый, надсадный шепот, но в мертвой тишине зала
он прозвучал оглушительно, как удар грома среди ясного неба. Он
сделал нетвердый шаг вперед, другой, словно шел по палубе во время
шторма, его ноги дрожали. Его кулаки были сжаты так, что побелели
костяшки пальцев, а подбородок трясся. – Михаил… Великий князь
Михаил Александрович… принял… престол! Он… стал… Императором!
Михаил Второй!
Секунда абсолютной, звенящей, мертвой тишины. Такой плотной,
что, казалось, ее можно было потрогать, разрезать ножом. В воздухе
завис немой вопрос: "Что?! Опять?!" Делегаты застыли, как восковые
фигуры в паноптикуме мадам Тюссо. Кто-то медленно, как во сне,
поднялся со своего места, кто-то так и остался сидеть с отвисшей
челюстью и пустыми, ничего не выражающими глазами.
Делегат-путиловец, так и не договоривший свою пламенную речь,
выронил из ослабевших рук протоколы заседания. Листы, исписанные
торопливым, неразборчивым почерком, медленно, словно нехотя, не
желая сообщать дурную весть, разлетелись по грязному, затоптанному
солдатскими сапогами полу.
Мозг каждого присутствующего лихорадочно, отчаянно пытался
обработать услышанное, сопоставить это с реальностью последних
дней, с их победой, с их надеждами, – и отказывался верить.
Император? Снова? Михаил Второй? После отречения Николая Кровавого?
После победы славной, бескровной Февральской революции? После
всего, что было?! Неужели все их жертвы, все их страдания, вся их
вера в новую, свободную Россию — все это было напрасно? "Не может
быть! Неужели нас так цинично обманули?!" — эта мысль пульсировала
в головах, на грани безумия.
А потом плотину прорвало. Зал взорвался. Это был не просто шум –
это был рев сотен глоток, слившийся в оглушительный, первобытный
вопль ярости, страха, обманутых надежд и глубочайшего, черного
недоумения. — Как принял?! Кто позволил?! На каком основании?! —
голоса срывались на визг, полные бессильной злобы. — Ложь! Это
провокация! Не верю! Не может быть! Попался, гад! — раздавались
крики, полные ненависти. — Так что ж получается… у нас теперь снова
царь?! Все коту под хвост?! Да здравствует революция! Смерть
тиранам! Долой всех Романовых, старых и новых! — эти возгласы уже
несли в себе не просто гнев, а смертельную, беспощадную решимость.
— Это думцы! Это Гучков и Родзянко нас предали! Они ему корону на
блюдечке поднесли! Изменники! Продали революцию! — обвинения летели
со всех сторон, находя виноватых в самых близких. — Где Гучков?!
Где Шульгин?! Схватить их! К ответу! На фонарь! — призывы к
расправе становились всё громче и злее. — Это же государственный
переворот! Контрреволюция! Натуральный обман! Нас всех обманули!
Надули как мальчишек! Опять двадцать пять! Нас просто использовали,
а теперь выкинут, как отработанный материал!— Керенский! Где этот
паяц Керенский?! Он знал?! Он был с ними в сговоре?! Предатель!
Иуда! Расстрелять!