Эта мутная, непредсказуемая волна сомнений, страхов и робких,
почти безумных надежд докатилась и до Таврического дворца, внося
еще больший сумбур и раскол в ряды самих делегатов. Споры внутри
Совета становились еще ожесточеннее, непримиримее, переходя на
личности, на прямые оскорбления. Чхеидзе и Скобелев, казалось,
окончательно теряли контроль над ситуацией, над этим разъяренным,
мечущимся, не знающим, что делать, морем людей. Фракции, еще вчера
выступавшие единым революционным фронтом против проклятого
самодержавия, раскалывались буквально на глазах, как льдины во
время весеннего ледохода.
Некоторые умеренные меньшевики и правые эсеры, больше всего
напуганные перспективой полного хаоса, анархии, всеобщей резни и
возможной гражданской войны, уже вполголоса, оглядываясь по
сторонам, как заговорщики, заговаривали о компромиссе, о
необходимости «проявить государственную мудрость»: — Товарищи, надо
быть реалистами! – убеждал седой, изможденный кооператор с
профессорской бородкой, едва не плача от отчаяния. – Страна на
грани пропасти! Если сейчас начнется междоусобица… Может, признать
его временно? Под строжайшим контролем Думы и нашего Совета? До
созыва Учредительного собрания? Это даст нам время…
перегруппироваться… укрепить наши позиции… спасти хоть что-то… Это
единственный шанс избежать бойни!— Какой еще признать?! Да вы в
своем уме, гражданин хороший?! – взревел кто-то из левых эсеров,
молодой парень с горящими, почти безумными глазами и маузером на
боку. – Это предательство революции! Повторяю для глухих –
пре-да-тель-ство! Вы хотите снова надеть на народ проклятое царское
ярмо?! Вы хотите продать кровь наших павших товарищей за чечевичную
похлебку?! Никогда! Смерть всем предателям!
Сама идея двоевластия – эта хрупкая, неустойчивая, искусственная
конструкция, которую они с таким трудом, с такими спорами и
взаимными уступками пытались выстроить всего за пару дней, –
рушилась на глазах, не успев толком возникнуть, как карточный домик
от дуновения ураганного ветра. Не могло быть двух властей в стране,
если одна из них – снова Императорская, пусть и с другим, менее
одиозным лицом на троне.
— Всё… всё рушится… – пробормотал осунувшийся, смертельно
бледный Ираклий Церетели, еще один признанный лидер меньшевиков,
глядя в никуда невидящими, остановившимися глазами. – Мы думали,
Империя умерла… мы ее похоронили… отслужили панихиду… а она просто…
сменила голову. Как гидра из сказки. Отрубишь одну – вырастают две
новые, еще более зубастые. Мы упустили шанс!