Не кричу, а тихо хриплю, чувствуя горячую влагу на пылающих огнем щеках. А когда черт, да, это был сам черт — с огромным волосатым телом, рогами, хвостом и копытами — вытаскивает меня на улицу, становится жарко, не чувствую холодного снега и ветра.
Черт сжимает мою руку своей волосатой кистью с когтями, а когда оборачивается и смотрит страшными красными глазами, я кричу, просыпаюсь. Пытаюсь разомкнуть веки, но они словно налиты свинцом, голова тяжелая, гудит, во рту сухо, хочется пить.
Касание, чьи-то прохладные пальцы, это даже приятно. Меня трогают, лоб, щеки, шею.
— Что с ней? — Голос, он совсем близко, а еще запах.
— Не знаю. — Рядом кто-то еще, меня снова трогают, поднимают веки, заглядывают в рот, щупают горло. Мне все равно, что будет дальше, марево, туман, а тело горит изнутри. — Жар, скорее всего, у нее ангина.
— И что делать?
Мне самой интересно, что же будут со мной делать. Как-то в детстве я простыла, температура была под сорок, мама не отходила от меня двое суток. От нее пахло медом и лимоном, а еще лекарством.
— Я говорил сразу, плохая была идея брать девчонку. И плохая была идея гнать ее голой через двор.
— Ты считаешь, что эта тварь должна остаться безнаказанной?
— Наказать можно иначе. Вот и наказывал бы его.
— Юсуф, ты не понимаешь. Наказать можно, только забрав самое дорогое. Отец учил меня этому.
— Твой отец — не самый хороший пример.
— Скажи спасибо, что он этого не слышит, а то бы твой язык уже ели его собаки.
А Юсуф — дерзкий старикан.
Странно, что они говорят по-русски, слова доносятся через раз, не могу уловить их смысл. Тело ватное, вот оно парит в воздухе, потом лба касается что-то холодное, в висках перестает стучать боль.
— Саид, нужно вызвать доктора или отвезти ее обратно отцу или мужу.
Долгая пауза, я пытаюсь сказать, я кричу, но это все в моей голове: «Да, да, отвезите меня отцу, я хочу домой, хочу к маме, к запаху меда и лимона».
— Нет.
— Может, ты думаешь, что я доктор?
— Ты слишком много говоришь, Юсуф. Дай ей таблетку или что там надо дать в этом случае, она мне нужна в рабочем состоянии.
«Рабочем»? Мудак какой.
Снова проваливаюсь в черноту, лечу долго, как Алиса — в кроличью нору. Картинка меняется, большой, богато украшенный зал, всюду — ковры, золото, хрусталь, пахнет благовониями, поют птицы. Я стою практически голая на виду сотен направленных на меня глаз. Яркий свет, вокруг очень дорого и красиво, но мне не до этого богатства.