Соседи отца, люди, как Ленке показалось, основательно пьющие, обещали беспрекословно выполнять все поручения, но ни одному из них она не решилась оставить средство коммуникации из опасения, что любое техническое устройство, попавшее в руки к этим простым и бесхитростным людям, будет немедленно пропито. Ленку ужаснуло то, что речь отцовских соседей была совершенно редуцирована. Эти люди – наши современники, живущие в середине двадцать первого века, практически утратили навыки членораздельного выражения своих мыслей. Они только бессмысленно улыбались, дружелюбно мычали на разные лады и часто-часто кивали головой, норовя при этом подобострастно схватить ее за руку.
Сложность миссии моей почтительной к родителям и не злопамятной младшей сестры заключалась не только в том, чтоб найти агента среди местного населения. Само расположение отцовского дома делало задачу наблюдения за ним трудноосуществимой. По всей видимости, он хотел, чтобы его жилище напоминало пристанище затворившегося от мира философа, и построил его на небольшом островке, живописно открывающемся за одним из поворотов широкой и спокойной речки Прони. Островок был совсем маленьким, буквально тридцать шагов в диаметре. По распоряжению отца остров подняли на несколько метров над водой, забетонировавали берега, облагородили их диким камнем, сделав неприступными, по крайней мере, для обычных прогулочных лодочек и катеров. На левый берег Прони, где, собственно говоря, и находилась деревня, отец перекинул фундаментальный арочный мост, выполненный в духе средневековых фантазий и украшенный декоративными башенками. Мост запирался массивными металлическими воротами, на ночь туда выпускались собаки. Конструкция моста, кстати, позволяла проезд по нему папиного автомобиля.
Домик, как обычно, не был образцом скромности – каменный, двухэтажный, с каминным залом и мансардой. При этом необходимо заметить, что весь ансамбль весьма гармонично вписывался в местный ландшафт. Только мост казался громоздким.
Для всех нас было загадкой, чем можно заниматься, живя в окружении трех полудиких псов и не поддерживая никаких связей с цивилизацией. Мама предполагала, что он сам себя заточил в наказание за неправедную и бесцельно прожитую жизнь. Я не вполне разделял это мнение – вовсе не в характере моего родителя было за что-то себя наказывать. Вот сделать вид, продемонстрировать нечто, дабы все подумали о нем с уважением и решили, что он стал у нас просветленным, праведным и наимудрейшим старцем-отшельником – это в его стиле! Я бы не удивился, если бы он заранее договорился с церковными иерархами, чтобы его при жизни канонизировали. Но, к счастью, об этом мы никакой информации не получали.