— Ну а туалет?
— Так на улице.
— В смысле — на улице? — таращусь на бабулю как на пришельца, а она смеется.
— Пойдем, покажу.
Мы выходим из дома, бабушка включает свет, тускло освещающий дорожку, в конце которой стоит некая конструкция, напоминающая телефонную будку. Ладно, я ж не в лаборатории вырос, и понимаю, что деревянная покосившаяся хибарка — это туалет. Но блядь, в двадцать первом веке! Я думал, это пережитки прошлого! Но нет.
— Слушай, и это у всех тут так?
— Нет, — отвечает бабушка, словно забавляясь моей реакцией. — Молодежь, конечно, себе и водопровод в дом проводит, и туалет, и машинку стиральную ставит. Автомат, — важно добавляет она. — А мне уже это зачем?
— И как ты стираешь?
— А у меня малютка есть.
— Кто?
— Что, — поправляет бабушка со смехом. — Машинка такая маленькая. Она у меня в сарае стоит. Я ее вытаскиваю, из колонки воду набираю и стираю. Потом полощу руками и развешиваю на веревки, — она указывает рукой в сторону, но в темноте я не совсем понимаю, куда.
— Ого, — только и могу выдать я.
— Да ты не переживай, внучек, я привыкла за столько лет. Я и малютке рада, все ж легче, чем руками. А то раньше настираешься, а потом пальцы крутит от боли. Сейчас всяко легче. Ну давай, идем, будем укладываться.
— Я покурю еще, — достаю из кармана пачку сигарет и зажигалку.
— Гадость это, — качая головой, отзывается бабушка, а потом идет в дом. — Постелю пока.
Как только кружевная шторка на входе в дом закрывается за бабушкой, я подхожу к двери и выключаю свет во дворе. Закуриваю и, задрав голову, выпускаю дым в небо. Звезды здесь словно волшебные, в городе такие не увидеть. И так их много, словно кто-то рассыпал их по небосводу. Я думал, что мне хреново живется. А моя бабушка, оказывается, застряла в каменном веке и даже не жалуется.
— Мяу, — раздается слева, а потом жирный кот начинает тереться о мою ногу.
Присаживаюсь на выступ дома и глажу наглую морду, в очередной раз затягиваясь.
— Вот кому здесь живется хорошо, да, котяра?
— Мяу, — отвечает он.
— Так я и знал, — усмехаюсь, трепля его живот.
Докурив, возвращаюсь в дом, заперев дверь на большой скрипучий засов.
— Кирюш, я тебе постелила в дальней комнате, — говорит бабушка, когда я вхожу в «гостиную».
Телевизор уже выключен, экран накрыт салфеткой.
— А это зачем? — киваю на кружевную ткань, покрывшую кинескоп.