Акула!
Перед мысленным взором мелькают кадры из «Челюстей». Из всех частей, которые я посмотрела. Сердечко замирает от ужаса. Сейчас плохая рыбка съест моего начальника. Пусть бывшего. Пусть он тоже не очень хороший. Но смотреть на смертоубийство, когда над головой ясное небо, в небе летают птицы, вокруг голубая вода, и не верится, что здесь может случиться что-то страшное, не хочется совсем.
Я машу кубинцу, тычу пальцем в сторону океана и на смеси английского и русского пытаюсь объяснить, что дело плохо. А самое неприятное, что Суворин не видит акулу и не понимает грозящей ему опасности. Он продолжает размеренно плыть в нашу сторону. Однако акула видимо решает все же закусить человечинкой, потому что расстояние между Кириллом Евгеньевичем и плавником сокращается.
Кубинец что-то кричит на испанском, но ветер относит слова, да и вряд ли Суворин может его расслышать. Тогда Хосе, так, кажется, зовут кубинца, заводит катер и направляет его в сторону человека и акулы. Очень вовремя, надо сказать, потому что успевает отсечь рыбину, как раз в тот момент, когда плавник почти приблизился вплотную к темноволосой макушке. Но волна от катера накрывает мужчину, и он уходит под воду. Да что же это такое? Я чуть не плачу. Кубинец тем временем уже заглушил мотор. А Суворин снова показался на поверхности и быстро плывет к катеру. Акула кстати тоже пришла в себя от атаки катера, и плавник показался на поверхности. Опять же слишком близко от человека. Мамочки! Только бы его не съели сейчас!
Жалко почему-то.
Кубинец снова что-то кричит на испанском, и теперь мужчина его слышит, потому что начинает плыть быстрее. Катер почти рядом. Суворин успевает доплыть, и Хосе помогает ему залезть. Серый плавник гордо проплывает мимо борта катера. И я почти жду удара по корпусу судна. К счастью, не все так ужасно. Акула уплывает. Я выдыхаю ровно до того момента, как смотрю на Кирилла Евгеньевича. Он стоит на палубе, с него стекает вода, от его взгляда может задымиться кучка соломы. Ой-ой! Самое страшное-то, оказывается, только началось. Я делаю шаг назад и тоже поскальзываюсь в разлитом мною же креме. Но меня подхватывает сильная мужская ладонь.
- Стой, дура! Спасать тебя я не собираюсь. Может, безопаснее вообще утопить?
Голос резкий с рычащими интонациями не располагает к зарождению хоть какой-то симпатии. Да и зачем так? Он сам полез. Я оттолкнула. Я же не знала, что он за борт свалится?