Преставилась аврамова жена,
Скончалась после длительной болезни.
Аврам одежд, как должно, разорвал,
Погоревал положенные сроки.
Жениться вновь надумал – взволновал
Почтеннейшего ребе в синагоге:
– На выданье девиц известно мне
Достаточно для дум да переборов;
Одна другой прелестней да нежней! -
Шептался ребе, отложивши Тору.
– Какие цацы! Цимес мит компот!
Забота, помощь, брачные услады!
Я расстараюсь, подгоню красот,
А ты таки решишь, какую надо!
Аврам поправил черный лапсердак,
Любовно пейсов локоны потрогал:
– Таки бы с астмой, ребе, таки да!
От Сарочки лекарств осталось много!
Марьиванна страстно классу объясняла,
Кто такой Есенин, как стихов писал он…
Вовка-второгодник ржал с последней парты,
Томных школьниц лапал с гиканьем, с азартом.
Марьиванна, топнув пожилой ногою,
Закричала Вовке с гневною тоскою:
– Ты скажи, Владимир, одуревший в доску,
Кто оставил эти дивные наброски:
"И утратив скромность, одуревши в доску,
Как жену чужую, обнимал березку"?!!
Вовка хмыкнул пошло, выдохнул интимно:
– Ептыть, Марьиванна, конечно, Буратино!
"Спокойствие, только спокойствие! – Карлсон кричал,
Врываясь в окошко уютной стокгольмской квартирки.
– Ты знаешь, Малыш, по тебе я немного скучал!"
По комнате ветер витал неспроста, с подковыркой.
Пропеллер ревел, Карлсон лихо летал по оси:
"Я в меру упитан, в расцвете, прекрасен речами!
Давненько здесь не был! Варенья, дружище, неси,
Конфет, колбасы и еще круглый торт со свечами!"
Пропеллер ревел, Карлсон взмахивал толстой рукой:
"А что фрекен Бок? Уползла в телевизор внедряться?
Пи-хо! Ты, Малыш, будто пекарь, испачкан мукой!
Готовишь нам плюшки, чтоб ими смогли баловаться?
Ты белый, как снег! И коленки, и локти, и нос!"
Малыш отвечал, кулачки угрожающе вскинув:
'"Кой чёрт тебя, фея Динь-Динь, то есть, Карлсон, принес?!