- Даже надпись какая-то есть… Не видно ничего… От свечи один
огарок остался... Сейчас, новую достанем.
С новой свечой стало гораздо светлее. На внешней части перстня
показалась витиеватая надпись английскими буквами.
- Рыцарь, во как... Значит, я все правильно запомнил. Дантес
упомянул, что я рыцарь розы и креста… Интересно… Как-то все так
странно закрутилось. Сначала Дантес, потом соседка с ее разговором,
а теперь вот еще и перстень. Санька, куда же ты вляпался?
Получалась, и правда, малоприглядная картина. По всему выходило,
что Пушкин состоял в каким-то тайном масонском обществе и теперь,
похоже, конфликтовал с его членами. При этом Александр сам толком
ничего не помнил ни про это тайное общество, ни про его членов, ни
про их совместные дела.
- Кто они такие? Чем занимаются? А я им с чего сдался? Вопросов,
больше, чем ответов… А что я, вообще, знаю о масонах?
Александр задумался, усевшись в кресло. Вопрос был очень не
просто и требовал обстоятельного размышления.
- Хм… Похоже, немного, - недовольно хмыкнул он, понимая к своему
неудовольствию, что его знания о масонах в России весьма обрывочны
и во многом основываются на кинематографе и художественной
литературе.
- Масоны, общество вольных каменщиков… Если верить Льву
Николаевичу Толстому, то и Суворов, и Кутузов были масонами, причем
самого высокого градуса посвящения… При матушке Екатерине их во
власти было, как блох на бродячей собаке. Вроде и канцлер, и
сенаторы, и среди военных очень много… Подожди-ка, а сейчас-то они
вроде запрещены, - он точно не был уверен, но почему-то очень
склонялся к этой мысли. - Прасковья Александровна, кажется, что-то
об этом тоже говорила. Мол, хорошо, что перестал с ними якшаться, а
то и в Сибирь попасть не долго…
Постепенно появлялась некоторая ясность. Скорее всего, Пушкин,
по натуре сильно увлекающийся, как и все творческие люди, человек,
входил в масонское братство. Наверное, его «подцепили» чем-то
красивым, необычным - какой-нибудь идеей о всеобщем братстве,
равенстве. Пообещали, что они все вместе будут строить царство
всеобщей справедливости. Для поэта, сильно симпатизировавшего
декабристам и откровенно недолюбливавшего императора, это могло
стать прекрасной наживкой.
- Эх, Саня, Саня, тебе уже почти сорокет, а все в сказки веришь,
- он печально улыбнулся, качая головой. - Знал бы ты, как часто нас
этими сказками о справедливом обществе кормили. Сначала
рассказывали о коммунизме и светлом будущем, потом - о человеческом
капитализме с сытостью, достатком и демократией… И всегда, Санька,
всегда простой люд не получал ничего кроме боли, страха и нищеты.
Никогда не верь, если тебе говорят красивые слова… Не верь.