И Роман дрогнул, потерял самоконтроль и… уступил, лишь бы тот не лез дальше.
Что, черт возьми, делать? В мыслях он мог, конечно, придумать и сотню отговорок, но сам-то знал: зря всё это, теперь уже не отвертится, раз пообещал. Дурацкое чувство долга. И значит – что? Придётся ехать через не могу в проклятый Кремнегорск, встречаться с ними, встречаться с ней… с той, которую когда-то любил больше жизни… с той, которая предала его, добила… убила…
Встречи с ней никак не избежать. И не только потому, что она так и живёт там, в Кремнегорске. Но, по злой иронии, она и работает теперь на их комбинате, в кремнегорском филиале. И кем? Бухгалтером.
Устроилась два года назад. Роман узнал об этом от матери, которая как раз тогда оставила должность директора филиала и переехала к нему в Москву. Свой переезд мать объясняла просто: надоела работа, хочется заняться собой, отдыхать, общаться с сыном.
Роман чувствовал, что мать кривит душой, ну или недоговаривает, но с расспросами не лез. Не потому что плевать, просто так уж у них повелось. Он уважал её, ну и любил, конечно, но их отношения никогда не были близкими и доверительными.
Правда оказалась сокрушительно жестокой: мать была тяжело и неизлечимо больна. Врачи отмерили ей два-три месяца. И ведь она до последнего ничего не говорила ему, не хотела тревожить раньше времени. И только когда уже скрывать стало совсем невмоготу – призналась, незадолго до конца…
Но зато у них было почти три месяца нормальной, спокойной жизни, наполненной теплом и уютом. Роман приходил с работы не в пустую, темную квартиру, а домой, где его ждала мама. Они вместе ужинали, обсуждали дела на комбинате, общих знакомых, политику, книги, последние новости. Иногда смотрели какое-нибудь артхаусное кино или прогуливались по Софийской набережной. По выходным приобщались к культуре – ходили на концерты, выставки, спектакли.
Когда они с матерью жили вдвоем в Кремнегорске, он не ценил все эти мелочи: завтраки, ужины, отглаженные рубашки… Порой его даже раздражала её опека. А после нескольких лет одиночества вдруг проникся. Привык. Разомлел. И искренне удивлялся, почему раньше жизнь с матерью казалась ему душной и невыносимой.
Лишь раз они… даже не поругались, нет. Просто её слова задели за живое, ну и он резковато отреагировал. Вот как раз тогда мать и проговорилась о ней, об Оле.