Тут же подключились и другие торговки:
– Ой, дура!
– Ты бы хоть не позорилась!
– Была бы гордая девка, бросила б его, а покрывать его грязь, фу…
Мать пошла пунцовыми пятнами, занервничала так, что у нее стало дергаться лицо. И вдруг каким-то дребезжащим, срывающимся голосом выкрикнула:
– Перестаньте! Что вы к ней пристали? Моя Оля ни в чем не виновата! Что бы ни сделал Стрелецкий, Оля тут ни при чем! Она и так с ним порвала. Она и так мучается. А вы… – мать затрясла головой, точно у нее припадок. Но затем замолчала и даже как-то ещё сильнее съежилась, словно ожидая града усмешек и оскорблений.
Однако ее речь подействовала, и галдеж стих. Даже Неля сдулась.
– Не, ну ладно, ладно. Успокойся, Галка. Никто твою дочь не трогает. А ты, Ольга, молодец, раз порвала с этим ублюдком. И не защищай его, у него и без тебя защитнички найдутся. Он и так тебя знатно опозорил на весь город. Ему-то что? Денежки заплатит, откупится и другую дуру себе найдет, а тебе здесь жить…
После того раза торговки к ним больше не привязались, но покупатели смотрели на Олю и её мать, как на прокаженных. И никто у них ничего не покупал. Было даже так: подошла женщина к их лотку – поскольку у них было свободно – и стала рассматривать зелень, помидоры, кабачки. Отобрала себе кое-что, уже и за кошельком потянулась, как другая тётка, покупавшая по соседству, подозвала её на пару слов. Что-то нашептала, затем с чувством выполненного долга взяла свои сумки и удалилась. Женщина тоже извинилась и ушла, так ничего и не купив.
Четыре дня они простояли впустую. А однажды на площади остановилась уже знакомая машина. Ромкина мать, узнала её Оля ещё до того, как та вышла.
Маргарита Сергеевна прошествовала вдоль всего ряда с царским видом, оглядела горки овощей, пучки свежей зелени, лотки, корзинки, ведерки. Тётки с ней здоровались, пусть и без прежнего подобострастия, но вполне вежливо, и никто, даже Неля, не вякнули. Однако следили за ней молча и напряженно.
Стрелецкая остановилась рядом с Олей. Что-то купила у ее матери и ушла. Как же Оле хотелось спросить про Ромку! Или передать ему хотя бы словечко. Но, казалось, в тот момент все кругом напряженно за ней следили. И Оля струсила. Не смогла при всех. Язык словно к нёбу присох.
И самое постыдное – Ромкина мать всё поняла. Оля это видела. Стрелецкая посмотрела ей в глаза остро, словно в мысли её проникла и прочла их как открытую книгу, а затем отвернулась с выражением брезгливости на лице.