– Халаева? – не замечая больше никого, спросила её Стрелецкая так резко, будто хлыстом стегнула.
Дашка часто-часто заморгала. Наглость и обаяние, которые всегда помогали ей выкручиваться из любой ситуации, куда-то делись. Зато сердчишко трусливо забилось у самого горла. Она еле нашла в себе силы кивнуть.
– Встала! – велела Стрелецкая. И Дашка как солдатик поднялась, перепугано хлопая глазами.
Стрелецкая смерила её взглядом с головы до ног.
– Ты – маленькая лживая сучка. Ты правда думала, что тебе твоя ложь сойдет с рук? Ты всерьез решила, что, оболгав моего сына, ты будешь просто жить, как раньше? – пронизывающий, ледяной взгляд пугал больше, чем слова. – Ты даже не представляешь себе, какой ад я устрою тебе и твоей семье. И мне абсолютно плевать, сколько тебе лет.
Дашка молчала, словно язык проглотила.
– Ты расскажешь всем, как оболгала его. Ясно? Расскажешь правду. Завтра же. Придешь в милицию и во всем признаешься. И только посмей не прийти.
Маргарита Сергеевна видела – эта придёт. Чему-чему, а видеть людей насквозь за годы своего директорства она научилась прекрасно.
Можно было ещё много чего высказать этой малолетней дряни, но сейчас главное было другое – чтобы девчонка повинилась. Чтобы эта кошмарная история с клеветой наконец уже закончилась. Чтобы её Ромка мог вздохнуть свободно.
Она села в машину, коротко бросив водителю:
– Домой.
22. 22
В пятницу мать забрала Ромку из больницы. Сначала он даже приободрился – больничная палата с храпящими, ворчащими, чавкающими мужиками осточертела ему до тошноты. Так что в банальной присказке «дома стены лечат» определенно был смысл. Но главная прелесть – это свобода.
Больница не тюрьма, конечно, но свободы там совсем никакой: туда не ходи, здесь не сиди, этого не делай.
А дома хорошо. Ну, если не считать, что кто-то под окнами на асфальте написал зеленой краской: «В квартире №17 живет педофил» и рядом белой: «Сдохни, мразь!». Но через пару дней коммунальщики всю площадку перед подъездом выкрасили в темно-бордовый цвет.
Рано утром (так распорядилась мать, чтобы при ней) к Ромке приходила медсестра сделать укол, а остальное время он просто валялся на диване, изнывая от тоски.
Теперь, когда тело поджило, стало совсем невмоготу. Огромная квартира тоже вдруг показалась Ромке тесной клеткой. Он бы, конечно, нашёл, чем заняться. Но ничего не хотелось. То есть хотелось только одного – увидеть Олю.