Скучал он отчаянно. Места себе не находил. И тревожился сильно – почему она перестала приходить к нему? Что с ней? Как она? Тревога эта хуже болезни его изводила.
Он бы сам сходил к Зарубиным, даже в таком виде. Уж дополз бы как-нибудь потихонечку. Ребра ещё болели, синяки на лице тоже не сошли, но главное – ноги целы.
Однако мать взяла с него слово, что из дома он не выйдет, по крайней мере в ближайшую неделю.
Если бы она ещё требовала, приказывала, давила… Но она просила, умоляла даже, едва не плача. И Ромка пообещал.
– Никуда, слышишь, Ром? Что бы ни случилось. Скоро я со всем разберусь, а пока… пока даже не открывай никому, если кто придёт. И чуть что – звони мне, – наставляла она перед тем, как уехать на комбинат. Точно как в детстве. Только тогда это было понятно и правильно, а сейчас – дикость какая-то.
– Как это – никому не открывать? А если Оля придет?
Мать посмотрела на него с сожалением.
– Не думаю, что твоя Оля придет.
– Почему? – Тревога тотчас сжала сердце.
Мать ответила уклончиво.
– Если бы она хотела прийти, то давно пришла бы. К тебе в больницу.
– Значит, просто не могла. Значит, что-то ей помешало тогда прийти, – горячась, возразил Ромка. Он даже не сомневался в этом. И раздражался оттого, что мать сразу видит в ней плохое.
– Конечно, – поджав губы, процедила мать.
Но в одном мать оказалась права – и за всю следующую неделю, что Ромка отлежал дома, Оля не появилась. Не позвонила. Вообще никак не дала о себе знать.
Как-то вечером мать за ужином вдруг сообщила:
– Халаева вчера призналась, что ничего не было.
Ромка воззрился на неё изумленно.
– Рассказала, что она так пошутила.
– Это ты, да? Ты ее заставила?
Мать пожала плечами.
– Ну как заставила? Каленым железом я ее не пытала. Просто донесла мысль, что если она не признается, то ей будет плохо.
Ромка хмыкнул.
– А что бы ты ей сделала?
– Лучше тебе этого не знать.
Взгляд матери изменился. Стал пугающим. Ромке даже невольно захотелось поёжиться. Наверное, поэтому он вдруг спросил:
– Ну, если уже не про неё говорить, а вообще, ну, гипотетически, ты бы как далеко могла зайти? Ну, если бы хотела наказать кого-то или кому-то отмстить? Есть у тебя какая-то грань? Ну, типа, что-то кому-то ты бы смогла сделать, а что-то – никогда… даже не из страха, что посадят, а из личных убеждений, что так нельзя. Ну, грань, в общем.