Да, тогда отец запугал её, задавил просто. Она и сейчас его боялась так, что внутри всё скручивалось. Но теперь страх вызывал в ней отчаянное желание что-то делать как-то защищаться, а не вгонял в парализующий ужас как раньше.
Она прикладывала к впалому животу ладонь и нашептывала тихонько: «Всё будет хорошо, мой маленький», словно успокаивая ребёнка, хотя понимала, что там пока всего лишь крохотное зёрнышко.
Она всё-всё расскажет Роме: и про отца, и про их ребёнка. Рома поймет. Поймёт и простит. И что-нибудь обязательно придумает. Он же сам сказал: давай уедем вместе.
«Уедем, Ромочка, обязательно уедем!»
На соседней кровати тяжко вздохнул Пашка и пробормотал что-то во сне. Мать права – отец будет срываться за Олины грехи и на ней, и на нём. Оля знала, что даже если они уедут далеко-далеко, от чувства вины сбежать не удастся. Ей придется жить с этим. Но оставаться в доме отца она больше не могла.
– Прости, Паш, – сглотнув ком, тихонько прошептала Оля.
28. 28
Отец вставал на работу рано, около шести. Оля делала вид, что спит, прислушиваясь, как он бродил по дому, кашлял, завтракал, тихо переговаривался с матерью.
Выждав немного после его ухода, она вынырнула из-под одеяла. И сразу начала складывать вещи в рюкзак – в нём она носила на рынок огурцы и кабачки, то, что не вмещалось в баул матери, который та возила на тележке.
Пока мать возилась во дворе, Оля торопливо заталкивала самое необходимое: белье, теплые вещи, документы, дневник, который она, правда, уже год как не вела. Безумно жаль было оставлять медведя – первый Ромкин подарок на её день рождения.
Закинув рюкзак на плечо, она огляделась, прощаясь со своей комнатой. Потом на цыпочках подошла к Пашкиной кровати и поцеловала спящего брата в теплую щеку.
Мать вернулась в дом и очень удивилась, увидев Олю.
– Ой, доча. А я думала, ты спишь. Даже будить тебя сегодня не хотела.
Ночью, пока обдумывала план, Оля собиралась ускользнуть от матери с рынка. Дождаться, когда та отойдёт в туалет, подложить прощальное письмо, схватить рюкзак и уйти, чтобы больше не возвращаться. Письмо она уже подготовила. Писала на рассвете, глотая слёзы. Хотела уложиться в пару строк: извиниться и попрощаться. Но исписала целый тетрадный листок. Почтового конверта у нее не было, пришлось вырвать страницу из Пашкиного альбома для рисования и склеить некое подобие самой. Подумав, сверху подписала: «Маме от Оли» и сунула конверт в карман кофты.