А потом он водрузил на тумбочку пакет с фруктами: бананами, апельсинами, яблоками. Оля увидела эти злосчастные яблоки, которыми почему-то бредила последние дни – ела бы их и ела без остановки, и вдруг прослезилась.
– Что? Что-то не так? – испугался Миша.
Она качнула головой.
– Можешь, пожалуйста, помыть одно яблоко? Там в конце коридора умывальники.
– Конечно. Могу и все, чтоб тебе лишний раз не ходить.
Пока Миша мыл фрукты, она поднялась с кровати, худо-бедно прибрала руками волосы, запахнула халат. А когда вернулся, увела его из палаты. Разговаривать с ним при любопытных соседках не хотелось. Те и так наслушались лишнего, когда мать приходила.
В отделении был небольшой холл с креслами, диваном и даже телевизором, правда, вечно выключенным. Там они сели. Сначала Миша здорово стеснялся. И почти ничего не говорил, да и смотрел на Олю лишь урывками. Но на следующий день зачем-то пришёл снова…
***
Пока Оля лежала в больнице, Миша навещал её все дни, когда не работал. Постепенно даже разговорился, про себя начал что-то рассказывать. Однажды он столкнулся с Олиной матерью. Та его сразу же узнала, удивилась, конечно, но больше обрадовалась. И соседки по палате, решив, видимо, что он её жених, вовсю его расхваливали:
– Хороший у тебя парень, сразу видно. Скромный, работящий. С таким, как за каменной стеной будешь.
В первых числах сентября Олю выписали. За день до этого она сказала Мише:
– Завтра не приходи.
– Почему? – напрягся он.
– Меня выписывают завтра.
– А-а, – понимающе протянул он. Потом, помявшись, спросил: – А можно я приду… ну, помогу с вещами там? До дома тебя провожу?
– Я не домой, – выдавила Оля, а ведь не хотела ему ничего говорить. А сказала, потому что страшно. Идти в неизвестность страшно. Остаться совсем одной страшно. А он и правда – каменная стена.
– А куда? – округлил глаза Миша.
Она пожала плечами.
– Попробую в общежитие заселиться. От нашего института.
– А дома что?
Оля посмотрела в его глаза, пристально, испытывающе. «Сейчас скажу правду и никогда его больше не увижу», – подумала она и… рассказала всё, как есть.
– Домой мне нельзя.
– Почему?
– Потому что… – щеки её залились краской. – У меня будет ребенок. Для моего отца это… в общем, это самый страшный позор.
День выдался теплый и солнечный. Они сидели в больничном скверике на скамейке. Воробьи копошились в траве, уже покрытой первыми облетевшими листьями. И всё было так спокойно, так безмятежно вокруг.