— Да, час уже поздний, — произнес он.
— Я отдам приказ, чтобы тебя проводили домой.
От одной только мысли, что меня снова
будет сопровождать этот назойливый паж-гонец, меня пробрала дрожь.
Клянусь богом или другой высшей силой, устроившей весь этот
кавардак в мире, если я проведу с ним еще хоть одну минуту — я его
прикончу.
— Не стоит, Алексей Петрович, —
вежливо отказался я, поднимаясь со своего места. — Тут недалеко.
Пусть ночь темна и полна ужасов, но я справлюсь, — я одарил монарха
теплой улыбкой, убеждая, что ничего страшного не случится. — Да и в
конце концов, разве не царский патруль каждую ночь ходит по улицам
и кричит: «Двенадцать часов ночи и всё спокойно!»?
Царь усмехнулся, скрестив руки на
груди. Тень веселой ухмылки проскользнула по его лицу.
— Надо будет отдать приказ, чтобы они
прекратили это.
— На всё ваша воля, Алексей Петрович,
— отозвался я и поклонился. — Доброй ночи.
Развернувшись на пятках, я вышел из
помещения и направился к выходу из поместья монарха. Бесшумно
ступая по ковру, которым были застелены все полы, вплоть до
лестницы в главном холле, я спустился и покинул царский дом.
Ночной город встретил меня прохладным
воздухом. Несмотря на разгар лета, я почувствовал, как от свежести
по телу побежали мурашки. Я поежился, так как был одет лишь в
лёгкую футболку с коротким рукавом.
«Ничего, сейчас по пути согреюсь», —
подумал я. Быстрым шагом я направился к своей кузнице.
Где-то вдалеке кричали ночные птицы и
тявкали лисы. Жизнь под покровом ночи продолжала идти своим
чередом, даже когда все горожане давно заперли ставни и двери на
засовы. Тем, кому рано утром идти в поле, уже видели пятый сон.
До кузницы я добрался без
происшествий, хотя мозг то и дело подбрасывал пугающие образы: то
из тёмного переулка на меня нападают бандиты, то какая-нибудь
чупакабра, после встречи с которой от меня и мокрого места не
останется.
Тело валилось от усталости, но сна не
было ни в одном глазу. Я тихо вошел в кузницу, прикрыв дверь, после
чего прошел по коридору, переступая скрипучие половицы, чтобы не
разбудить Михалыча и прошел в мастерскую — ту часть дома, где я
тайком сооружал свою лабораторию. К этому моменту здесь не осталось
ни следа моего труда. Все чертежи и расчеты были разорваны или
сожжены. Подтверждением служили рукописи, что лежали в корзине у
рабочего стола, истлевшие на три четверти.