Многие остались за воротами, но некоторые вышли, чтобы проводить господ чуть дальше. Ли сидел в повозке задом наперед и смотрел, смотрел, смотрел, пока дом и слуги не скрылись за поворотом. Но и тогда он глядел назад, пока от тряски и неудобного положения не ощутил дурноту.
Тогда он сел как следует и стал смотреть на дорогу. Солнце было очень яркое, и Ли невольно зажмуривался от его лучей.
Прошло время, и Ли внезапно пожалел, что не едет в экипаже, как ребенок, которого должно уберегать от злого глаза, а сидел у всех на виду, дабы, как полагается мужчине, наблюдать за дорогой и следить, нет ли опасности. Если бы он мог укрыться за шелковой стеной, он бы заплакал. Но эта детская слабость не должна была быть явлена ничьему взору – потому что он отныне он называется герцогом Донгмина, несмотря на юный возраст и тихую добрую наивность в темных глазах.
Столица Фиалама, Вета, встретила четырех приехавших в разное время путников удивительно ясной и теплой погодой, а для конца месяца Летних Дождей такая устойчивая благодать была едва ли не чудом. Некоторые остряки из столичных дворян, знавшие о грядущей коронации и имевшие в прошлом многократное неудовольствие столкновений с ливнями и грозами именно в этом месяце, замечали со свойственной им колкостью, что возможно визит в Вету четверых герцогов, управляющих разными частями страны, и поспособствовал наступлений хороших погодных условий. И что раз так, то следовало бы им приезжать каждый год в столицу, дабы осчастливить тех хорошей погодой. Но это была лишь шутка с изрядной долей суеверия.
Фрэнсис Эртон ехал в сопровождении юного порученца и испытывал присущие любому старику усталость, раздражительность. Он держался в седле с видом достаточно гордым, почти спесивым, однако его люди тоже утомились дорогой и ничего не замечали. Так им было даже лучше и спокойнее, потому что никто не желал испытывать на себе силу его нетерпимого гнева.
Аминан Анвар выглядел все печальнее, даже несмотря на постоянные попытки Адиса его развеселить. В последний раз, незадолго до въезда в городские ворота, южанин не утерпел и строго сказал, что не желает видеть лучшего друга в образе балаганного шута, и тогда неано Бедиль притих. На смуглом спокойном лице друга не появилось грусти, но застыло скучающее выражение, и Аминан счел это хорошим признаком. Хотя до самого визита во дворец они почти не разговаривали.