– Наверное, в погребку мать заначила, – сказал он и принёс из погреба литровую банку холодной бражки.
Мы тут же организовали пикник – порезали огурцы, помидоры, лук и сдобрили салат домашней сметаной.
– Божеский дар, нектар природы, – сказал дядя Макар после первого глотка. – А что, у вас на корабле пить совсем нельзя?
– Нельзя, дядь Макар, но если очень хочется, то можно.
– И в каждом порту жена?
– Это само собой…
– А хайруз в море водится?
– Нет, дядь Макар, хариус в море не живёт.
– Это вы зря. С хайрузом никакая рыба не сравнится, – авторитетно заявил плотник. – Даже талмень. Или, к примеру, чебак.
Нашу рыбацкую дискуссию прервала тётя Фрося. Она появилась неожиданно и начала распекать дядю Гришу:
– И-и-и, старый, последнюю бражку извёл! Вечером люди придут, чем угощать будем?!
Но мой дядька был непробиваем. Он махнул рукой и спокойно ответил:
– Найдётся…
– Не серчай, Фросинья! – взмолился Макарка. – Мы с солдатиком ещё за Маргарет, бл…, Тэтчер не обсудили!
В далёкой молодости из-за непутёвого Макара моя репутация сильно пострадала. Однажды, тётя Фрося написала мне в письме:
«Андрюша, мы думали, ты матрос дальнего плавания. А ты, оказывается, плотник, как наш Макарка. Мы огорчились всей деревней…»
Макар Тенешев был плотником. Иначе как Макаркой его никто и не называл. С утра Тенешев отмечался на драге и вострил топор. Потом обходил деревню в надежде на сочувствие и кружку мёда.
У Остапа Бендера было четыреста способов сравнительно честного отъёма денег. В изобретательности получить своё Тенешев не уступал великому комбинатору.
Прихрамывая (чёртов гвоздь в пятке!), Макар подошел к нашей избушке. Безвольно повис на пряслах.
– Фросинья, – окликнул он мою тётю, – бог помочь!
– Работать с нами, – отвечала она.
– Рад бы помочь, да самим не в мочь… Солдатик твой пишет?
Солдатиком Макар называл меня. В армейском отпуске я подружился с Тенешевым, а еще больше – с его хорошенькой дочкой.
В своё время Александр Твардовский писал: «Отпляшись, а там сторонкой удаляйся в березняк. Провожай домой девчонку, да целуй, не будь дурак!» Я воспринимал слова поэта, как призыв к действию.
С Машенькой Тенешевой мы удалялись в березняк. Дальше начинались покосы и глухая тайга. Тёмная речка Чульпа дымилась вечерним паром.
– Туман, как в Лондоне, – говорил я Маше. – Идёшь, бывало, вдоль-по Темзе – ни шиша не видно!