Дело в том, что завтра истекал полугодовой срок после смерти Леонида Лазарева.
Именно в этот день должно было состояться открытие его завещания. Сташевич предупредил меня, что будут необходимы повышенные меры безопасности.
Марина Эдуардовна тоже осознавала важность предстоящей процедуры. Хозяйка дома привела в порядок волосы и надела красное платье, видимо, пылившееся в шкафу с прежних времен – оно было ощутимо узко ей в талии.
Кроме того, Марина дала распоряжение няне искупать и одеть девочку.
За завтраком Луиза куксилась и болтала ложкой в чашке с хлопьями, забрызгала молоком стол и получила нагоняй от нервной матери. Мне показалось, что лицо у девочки бледноватое.
Марина удивилась, узнав, что я собираюсь сопровождать их с дочерью к адвокату.
Видимо, Лазаревой казалось, что я стану выполнять свои обязанности так же, как и все в этом доме, – спустя рукава. Поняв, что от меня не отвязаться, Масяня пожала плечами и дала подзатыльник дочери – просто так, на всякий случай. Я подавила рефлекторный порыв сломать ей руку.
Шофер, полный дядька средних лет, подогнал к дверям дома машину, и госпожа Лазарева с дочкой уселись на заднее сиденье. Я села впереди. Всю дорогу Луиза молча таращилась в окно, расплющив по стеклу крохотный нос, а Марина нервно курила.
Иосиф Леонидович ожидал нас в своей конторе, в старинном чистеньком особнячке на тихой улице в историческом центре.
Адвокат был свеж, подтянут и моложав. Казалось, Сташевич получал удовольствие от происходящего.
Ну, разумеется, юрист был знаком с содержанием документа, который предстояло огласить – ведь он сам его заверял. Посторонних в конторе юриста не было, только благообразная немолодая секретарша.
Сташевич приветствовал гостей, проводил в свой кабинет, усадил в кресла.
Луизе были вручены цветные карандаши и бумага – видимо, адвокат нечасто имел дело с детьми. Девочка не обратила на рисовальные принадлежности ни малейшего внимания.
Некоторое время Лу болтала ногами, стараясь посильнее стукнуть по обивке кресла, потом вытребовала у матери телефон и погрузилась в какую-то игру.
Зато никто не мешал юридической процедуре.
Марина мрачно смотрела на адвоката.
Сташевич извлек из сейфа запечатанный конверт и вскрыл его на наших глазах.
Марина облизнула накрашенные губы и часто задышала. Момент был драматический, нельзя не признать.