Махнув рукой в сторону римского легионера, мое тело сделало шаг восвояси.
– Хорошо, хозяин.
Дворецкий был рад стараться. Но радоваться или улыбаться он не умел. Лицо и вся остальная физиология были заточены под совсем другое.
– Все сделаю.
Я уже ожидал услышать за спиной звериный рык и чавканье зубастых челюстей. Но вместо этого раздался истошный стон:
– Сынок!
Меня словно пробило молнией. Я медленно и с дрожью в коленях развернулся. Слишком уж мне был знаком этот голос и эта манера просить у меня особого внимания.
Вновь оказавшись лицом к лицу с римским легионером, у не увидел в нем никаких внешних перемен. Он был все тем же самым человеком из незнакомого мне прошлого.
– Что это значит? – спросил я, а сам сверлил взглядом то древнеримского бойца, то оскалившегося дворецкого.
В каждом из них я видел того, кем каждого из них считал. Никакие отклонения не проявляли себя.
Но тогда кто попытался напомнить мне о моей матери?
Непонятно.
Я медленно утекал из пространства в растерянность.
– И даже когда рана зажила, шрам остается.
Снова звучал вполне нормальный голос римского легионера, за что хотелось прибить или придушить.
И вдруг сразу:
– Сынок!
Я видел, как мужской рот открывается и закрывается. Я видел, как шевелятся губы. Здесь нельзя было ошибиться.
– Это уловка? – спросил я.
– Нет, – ответил легионер и топнул ногой.
– Тогда зачем это?
– Ты звал меня.
– Кого? Тебя?
Я попытался рассмеяться. Но почему-то было слишком уж грустно.
– Я – твоя мать.
– Серьезно?
Легионер и впрямь выглядел серьёзным. Он не шутил.
– Ты просил меня прийти. Ты хотел поговорить и я пришла.
– Нет, нет, нет…
Я схватился за голову, потом обратился к дворецкому:
– Убери это отсюда!
При этом я почти визжал.
– Как? – спросил дворецкий.
Он хотел четких указаний. И он понимал, что я не смогу позволить ему убить свою мать или то, чем она здесь и сейчас казалась. Даже пускай ещё вчера я ненавидел ее всем сердцем.
– Почем мне знать?!
– Простите…
Когда стало совсем невмоготу, я попросил:
– Уйди, – а сам неторопливо опустился на пол.
Была минута молчания. Затем легионер снова заговорил:
– Никто не будет долго счастлив преступлениями.
– Это ты обо мне? Или о себе?
– Это важно?
– Для меня «да».
Я поднял глаза. Сидеть и наслаждаться кривизной паркетных пластинок – это скучно. И только лишь если есть острая потребность сбежать от самого себя, можно найти в этом особый вычурный и абстрактный интерес. К тому же ягодицам было отнюдь не мягко и неудобно.