– Говорю, черти катаются, будто у них там дорога, а мы для них обочина.
– Есть во что переодеться?
– Да было тут кое-чего…
Тимофеич вынул из своего шкафчика брюки, бельё. Сухие носки. Зимние ботинки. Быстро переоделся. Под брюки надел тонкое трико.
– Ты бы меня не ставил пока, Лександрыч, – попросил он жалобным голосом. –Вдруг они опять захотят к берегу?! Так я за себя не ручаюсь…
Начальник караула уставился в потолок. Чтобы заменить человека, надо с постами договариваться, диск телефонный крутить. Кому охота торчать на посту лишнее время.
– Должён буду, – намекнул Тимофеич.
– При чём здесь это… – Андрюша дернулся у косяка.
– Утречком, после смены…
– Позвоню Недобайлову. Он же видел тебя – должен понять…
Набоков развернулся и пошагал к себе в кабинет.
Тимофеич вытащил ко двору мокрую одежду, повесил на забор. К утру, должно быть, подсохнет, или хотя бы вода стечет.
Покончив с одеждой, Тимофеич пришёл в помещение отдыха. Свободная смена скрипела кроватями. В углу работал телевизор. Диктор говорил про Мавроди: суд приговорил того за подделку документов.
– Добрались! Наконец-то! – Саня Голубцов закашлялся от прилива чувств.
– Дался он вам, – скрипнул пружинами Вася Юдин. – Мавроди – святой человек. Ему сказали: «Развивайся, как можешь…» И теперь же его обвиняют…
– Ну, ты даешь, Вася, – не согласился с ним Голубцов. – Раньше давно бы разделались как повар с картошкой… и посадили бы.
– Жопой на кактус, – согласился с ним Вася. – Чтоб изворотливей был.
Тимофеич лёг поверх одеяла и вытянул ноги.
– Говорят, тебя смыло? – повернулся к нему Юдин и произнёс для всех: – Вот вам ещё одна жертва несправедливости.
Шубин с трудом молчал. Надо ещё разобраться, кто здесь жертва.
– Что молчишь, Тимофеич? – лип к нему Юдин. – Говорят, там эсминец прошёл, и тебя это самое…
– Спи! – оборвал его Шубин. Он повернулся на бок и потянул из-под себя одеяло.
– Скоро с дамбы начнёт смывать, и никому это не надо… – ворчал Голубцов. – Куда ни кинь – всюду одна демагогия…
Тимофеич натянул одеяло на голову и задремал. Подобные разговоры сегодня ему не с руки. В следующий раз, доведись, поспорит…
В четвертом часу его разбудили. Набоков стоял, согнувшись, над кроватью.
– Проснулся? – шептал он. – Иди на пост. У Паши живот закрутило. И это… Ухи, если хочешь, хлебни.
Тимофеич провёл ладонями по лицу. Пригрелся под одеялом, а тут – иди на холод. Он встал, подошёл к оружейной комнате, взял карабин.