Замысел состоял в том, чтобы мы приехали пораньше, до возвращения Галины, хозяйки дома, с работы и предприняли все меры к тому, чтобы к её появлению шашлык был бы уже готов.
Дрова весело затрещали в мангале, из принесенных нами колоночек полилась музыка любимых плейлистов смартфона, и промозглая сырость дня отступила перед хорошим настроением.
Придомовой земельный участок был порядка шести соток, бóльшая часть которых была отдана «культурному» возделыванию малины.
В целом, огородное хозяйство велось изумительно бездарно, что было естественным следствием огородного рабства Николая, в одно лицо упражнявшегося там вперемешку с посменной работой на заводе и всяческим ворохом иных хозяйственных забот, чему нужно уделить отдельное внимание, но позже.
Пока на жарких углях дозревал шашлык, источая ошеломительно дурманящий запах, Николай вскочил в свою «шестерку» и понёсся забирать Галю с работы, что также было его обязанностью, если он был не в смене.
Вскоре стукнула калитка и Галина с наделанной веселостью неестественно учащенно замахала нам рукой, что должно было донести до нас мысль о её неописуемом восторге от перспективы хорошо покушать, хотя сам этот процесс она именовала гораздо более грубым выражением.
Галочка, как подобострастно величал свою жену Николай, была особой авторитарной в вопросах семейной жизни и главным жизненным авторитетом для своего мужа. Она всегда и во всём знала истину и совершенно безапелляционно сообщала её мужу, подчеркивая непременно, что она в этом разбирается и никаких иных мнений не приемлет.
Её публичная жизнь вне собственного дома была разительным контрастом, поскольку являла миру серую малозначительную мышку с вечно перепуганным взглядом и сбивающейся речью. Но к её выгоде, муж не мог созерцать свою жену в общественной жизни и потому составлял представление о ней на основании её же собственных рассказов, из которых вздымалась грандиозная фигура героини труда, на чьих хрупких плечах покоилось благополучие той сферы, которую она облагодетельствовала своим деловым присутствием.
Тех гигантских усилий, которые она возносила ежедневно на алтарь общественного благополучия, было, с её точки зрения, совершенно достаточно для того, чтобы она могла освободить себя от всех домашних забот и, более того, требовать ежеминутного сострадания со стороны мужа. Являясь домой, она валилась с ног от усталости и, картинно закатывая глаза, сетовала на толпы дураков, которые донимали её на работе своей глупостью и непрофессионализмом. Широкими маскáми она набрасывала картину своей незаменимости в решении сложнейших проблем простых рабочих будней. И изумленный Николай не уставал восклицать: «Мама дорогая!» – что являлось в его лексиконе крайним выражением чувств.