Глаша простонала от наслаждения. Несколькими движениями языка он заставил ее клитор вновь пробудиться.
– Прошу тебя, не убирай. Прошу, – шептала она сухими губами. – Прошу. Ну-уу-уу. Да! – кулачки сжали пряди его волнистых волос.
Она вскрикнула и замычала. Он не убирал языка и продолжал ласкать ее до тех пор, пока она не зарычала:
– Все, не надо! А-аа-аа, больно. Нет!
Через минуту она обмякла и чуть не свалилась снова в ванну. Сильная рука Горелова подхватила ее за талию.
– А теперь становись задом и обопрись руками. Выгнись.
Через минуту Глаша почувствовала в себе каменный член Александра Петровича. Но как теперь она сама хотела этих движений. Все ее тело двигалось ему навстречу. Горелов мычал от наслаждения. И снова, перед самой кульминацией, он выскользнул из нее – теплые капли шлепнулись на поясницу.
Он, пошатываясь, отошел прочь.
– С твоим облачением в новое платье мы чуточку повременим. Его, как и твою заднюю подружку, я оставлю на десерт. Пойдем, немного полежим.
Они вышли из душной ванны, и Глаша тут же упала на кровать. Она сама не заметила, как сон смежил ее веки. Он полюбовался ее обнаженным телом и накрыл его легким покрывалом.
* * *
Проснулись они оба за полночь и почувствовали, что совершенно выспались. Горелов зажег в комнате свечи. Их теплый свет делал тени длиннее. Глафире было так хорошо, сидеть на мягкой перине, поджав под себя колени и смотреть на пламя свечей.
– Здесь стало прохладнее, я разожгу камин, – обронил он.
Глаша посмотрела за окно – оно казалось белым. На улице шел первый снег.
Александр Петрович принес бутылку рейнвейна и копченую говядину – ту, что они купили в Елисеевском. Глаша вспомнила про крымское курабье и достала из сумки кулек с рассыпчатым лакомством. Совсем по-семейному они поужинали вместе и выпили вина.
– Тебе нравится у меня?
– Да, – с улыбкой отвечала она.
Он раскурил трубку и, щурясь от дыма, стал разглядывать плавные линии ее роскошной фигуры.
– Быть может, ты все-таки расскажешь мне о нем?
– О ком? – она сделала вид, что не поняла.
– О том, кого ты так страстно любила.
– Перестаньте, Александр Петрович, я никого не любила, – отмахнулась она.
– Врешь… А меня ты любишь?
– Не знаю. Любовь – это слишком сложное чувство, – лгала она, отводя в сторону глаза.
– Он хорош был в постели? – невозмутимо продолжал он.