Сразу понятливые сухаревские мазурики исчезли, словно их тут и не было. Из мазуриков остались только двое: Федька, притаившийся у котла, и еще один, новенький, сбежавший от голодухи из Самары, Ленькой звали, пока еще несмышленыш, всего дня три как прибился к сухаревским, еще ничего о здешней жизни не знал.
Упырь сразу – к нему: почуял, гад, легкую добычу! Каким то нюхом особым он ее всегда вмиг унюхивал.
Уж на чем они сошлись, один черт знает, только потопал дурень Ленька вслед за Упырем.
Надо было спешить, поэтому Федька сразу дунул бегом на Мясницкую. Уже через пять минут выкладывал все, что видел, Викентию.
Тот медлить не стал, накинул свой бежевый плащ и выбежал из дома. Федька – за ним, но поди догони, когда у того ножищи что ходули.
Догнал только в переулке верстах в двух. Здесь же лежал на асфальте и Упырь, и голова его была расколота, как орех, здоровенным булыжником, а рядом трясся Ленька, не в силах сказать ни слова. Федька уж было подумал, что Бежевый сейчас – и его как ненужного свидетеля, но тот Леньку трогать не стал, а просто предупредил:
– Ты только, парень, лишнего не болтай, лады?
Ленька в ответ лишь головой затряс. На всякий случай еще и перекрестился истово.
– На Сухаревку больше ни ногой, понял?
И снова Ленька начал креститься, говорить все еще не мог, словно онемел.
Чтобы не выглядеть таким же дурнем, как этот самый Ленька, Федька подал голос:
– Я его в Питер переправлю, – сказал он, – у меня на поезде кочегар знакомый, он провезет. – И сразу от этих слов почувствовал себя человеком стóящим, не то что мазурик Ленька, а скорей кем то под стать чуть ли не самому Викентию Ивановичу.
Викентий кивнул:
– Вот и лады. Только надо – не мешкая.
– Прямо сегодня отправлю, – пообещал Федька. И приказал дрожащему Леньке голосом старшего: – Дуй на Николаевский вокзал, жди меня.
Повторять не пришлось – тот дунул так, что пятки засверкали.
Теперь они остались с Викентием вдвоем. Викентий молчал, смотрел на Федьку испытующе. Федька еще раз взглянул на мертвого Упыря, и снова сердце заходило ходуном. Но сказать что то было надо, иначе Викентий почуял бы сидевший в нем страх, а выглядеть слабаком очень не хотелось, поэтому, потрогав булыжник, убивший Упыря, он произнес одно только слово, потому что язык плохо слушался:
– Камень…