Со временем Александрос превратился в моего соавтора. Мы стали обсуждать всевозможные повороты сюжетов, выбирать наиболее предсказуемые, а потом, в процессе написания, снова всё меняли.
Александрос как профессиональный художник стал рисовать сюжетную линию на листах бумаги. В кинематографе есть такая функция, и называется она «раскадровка». Каждый кадр даётся отдельной картинкой. Книжная раскадровка помогла мне избежать ошибок в параллельных сюжетных линиях, упростила написание диалогов, дала полную картину внешности героев.
И вот еще что самое важное в нашей совместной работе: я – репатриантка, родившаяся далеко от Греции. Во мне, безусловно, нет такого яркого ощущения Греции, как своей родины, где каждый листик шепчет о счастливом детстве. Я, понятное дело, могу ошибаться в названиях, терминах. Александрос – истинный грек, вычитывает написанное, и тогда наша книга пропитывается искренностью и настоящим греческим колоритом.
Поэтому все, что связано с терминологией и тем самым колоритом я доверяю исключительно своему сыну и Электре Филиппиду – переводчику, которая не просто хорошо знакома с автором, но и смотрит с ним «в одну сторону». Особенности оборотов речи, смысловой перевод – всё это требует полного растворения в исходном тексте и тотального понимания его.
Вот как-то так.
Мои книги – это самые светлые воспоминания, но воспоминания не только мои, но ещё и ваши.
С безграничным уважением к Читателю
Валида Будакиду
(Фрида Хофманн)
Александрос Бурджанадзе
– Ну вот, – только потеплело, сразу повылезали из своих квартир, как улитки на солнце, сидят без дела, языками чешут. Нет, чтоб книгу почитать, делом каким заняться. Так и будут сидеть, пока не стемнеет. Даже телевизор не смотрят. Такие убогие, прямо я не знаю… обокравшие сами себя.
Это мама. Моя собственная и единственная. У меня никогда не было другой и поэтому, всё, что она делает, как говорит для меня просто обычный образ жизни. Такой же, как застеклённый балкон с облупившейся на раме краской, как «моя» комната, которую я честно делю с младшей сестрой Элладкой, хотя в шестнадцать лет хотелось бы уже иметь свою собственною комнату. Говорят, у многих моих одноклассниц есть своя комната, если они не врут, конечно. Но, лично я её, то есть, свою комнату вовсе не хочу и не хочу её не потому, что её у меня никогда не было, и, скорее всего, не будет, а потому, что мама мне объяснила ещё очень, очень-очень давно: