очень высокой). Русские же мужики все как один открыли от удивления рты и наблюдали за тем, как иностранный силач крутит вокруг своей оси на двух руках Бороду. Не в силах почему-то сопротивляться Борода снова не вовремя икнул и почувствовал, как он куда-то летит… Погрузившись на несколько метров под воду, он быстро всплыл и, ошарашенный таким развитием событий, услышал неодобрительные вопли и брань нескольких сот глоток со стороны иностранного корабля. После этого, не помня себя от позора и подняв глаза к пирсу, он увидел скошенную набок челюсть своего недавнего противника. А иностранец, все так же растягивая слова и ставя ударения не на те слоги, крикнул:
– Нэ бу-ды лы-ха, па-ка ано ты-ха, па-па-ша.
Федор Иванович, даже несмотря на выбитую челюсть своему оппоненту и не получив от того ни одного удара, все же считал, что потерпел поражение, и, ворча что-то себе под нос, стал подниматься на берег. Весь мокрый и ошарашенный таким поворотом событий, Борода поплелся в сторожку. В этот день Федора Ивановича никто больше не видел. А вот утром следующего дня, когда иностранный корабль снялся с якоря и дал длинный гудок, полупьяный и полуодуревший «Иван», выйдя на крыльцо своей сторожки и громко бранясь, грозил стоявшим на палубе морякам кулаками и еще долго смотрел вслед уходящему судну.
Вот так и жил Федор Иванович. То дрался, то пил, то дебоширил, и гнать бы такого работника поганой метлой, но все понимали, что ценнее его не сыскать во всем Петербурге. За что бы ни брался этот человек, все у него клеилось и получалось. Неряшливый с виду, в рваных ботинках (почему-тоименно правый ботинок часто «просил каши»), в работе у Бороды был полный порядок. И если уж Федор Иванович напивался до такой степени, что не мог ворочать не только лопатой, но и даже собственным языком, то на следующий день с глубокого перепоя он работал за семерых, желая доказать, что ничуть не хуже других, что он так же полезен, что он так же в строю рабочего класса. К выходкам, которые изредка мог позволить себе Борода, руководство давно привыкло и на многое закрывало глаза.
Вот так размеренно изо дня в день, из года в год и текла жизнь Бороды, и казалось, что нет в ней просвета, нет перспектив. Да и сам Федор Иванович был очень доволен от такого, казалось бы, на первый взгляд безмятежного ритма жизни. Но то, что случилось прошлой весной, повергло многих в легкий шок (