– Ну и чем заняться предлагаешь? Милостыню просить? Или в батраки наняться?
– А хотя бы!
– Так мы же языка не знаем.
Теперь замолчал Феоктистов. Потом вздохнул:
– Слушай, а ведь если здесь, действительно, Средневековье, так нас еще и повесить могут. Или, там, на костре сжечь. Живьём.
– Это за что же, интересно?
– Да мало ли за что! Здесь инквизиция знаешь, как свирепствует? Чуть что не так – сразу на костер. А «докопаться» можно и до столба. У тебя, вон, одежда какая-то непонятная, говоришь фиг знает на каком языке. Да и вообще – откуда ты, такой красивый, здесь взялся?
Ответа не последовало. Зубров молча осмотрел свои потрепанные джинсы и теплую фланелевую рубашку. Затем зачем-то проверил содержимое карманов и грустно вздохнул.
– Ладно! Мы в лесу или где? Пошли ягод, что ли, или грибов каких поищем.
* * *
До самого вечера друзья наугад бродили по сырому, местами сильно заболоченному лесу, пытаясь отыскать хоть что-то съедобное. В более сухих местах деревья возвышались мощные, кряжистые. Их стволы снизу обтягивали зелёно-коричневые шубы живого мха, а нижние ветки, как своеобразные лианы, оплетали нити и плёнки засохших лишайников. Сквозь повсеместные буреломы лезли к солнцу частые прутья молодого подроста. Так что продираться через заросшую и захламлённую чащобу было весьма проблематично. В болотистых местах лес стоял более хлипкий и редкий, как правило – с перекрученными уродливыми стволами. Но туда лезть вообще не хотелось.
Не смотря на обилие сырости, грибы не попадались. Как в анекдоте про Штирлица, который со словами: «Видать, не сезон!» зашвырнул корзинку в сугроб. Лишь на закате удалось найти на одной из сухих полянок немного лесной земляники. Ягода ещё только начинала спеть. От голода Зубров даже вспомнил, что можно есть молодые побеги папоротника. Ими друзья, уже в сумерках, и набили жадно заявлявшие о себе животы. Спать легли на голой земле, устланной охапками того же растения. В итоге замерзли, не выспались и проснулись с ломотой во всем теле. А в довершение, очевидно от папоротника, обоих прошиб сильнейший понос. Лишь трофейному коню всё было нипочем. Спал он стоя. Наверняка при этом не замерз. А с утра пораньше, с видимым удовольствием, принялся хрупать сочную траву.
– Нет, Коль, на траве мы долго не протянем. Мы же не лошади!