* * *
Сначала была боль. Она накатывала волнами и приходила яркими вспышками. Грызла тело стальными зубами и превращалась в море из пылающих углей. И всё реже прерывалась черными провалами полного бесчувствия. В один из таких моментов Феоктистову показалось, что он подошел к какой-то двери. Даже скорее не двери, а огромному круглому люку, как на подводных лодках. За ним, он точно знал, должны были закончиться его боль и страдания. Но кто-то большой и невидимый в этом мраке безжалостно отшвырнул прочь: «Тебе ещё рано!!!»
А потом он увидел глаза. Зеленые кошачьи глаза на уродливом человеческом личике, увенчанном парой маленьких рожек. Чёртик жадно смотрел на Володьку и, почему-то, лизал его в лицо длинным гадким языком. Лишь через несколько секунд до мальчишки дошло, что это не чёртик, и даже не кошка, а маленькая черная собачка. Которая тщательно, словно щенка, вылизывала его. Вообще-то, пёсик был довольно мерзкий, и Феоктистов испытал огромное облегчение, когда тот, наконец, спрыгнул с него. Он очень отчетливо помнил бой, и то, как его убивал «рыцарь». Откуда же взялась собачка?
Вокруг стоял полумрак. Совсем низко, в каких-то полутора метрах, нависала двускатная крыша из потемневших стропил и грубого, похожего на кору, кровельного материала. Вместо потолка шли параллельные ряды тонких жердей, на которых были развешаны венички сушёной травы, пучки корешков и ещё что-то, напоминающее мелкие экспонаты из кабинета биологии. Пахло сеном и химией. У Володьки видели оба глаза.
Слева раздалось торопливое хлюпанье. Феоктистов с трудом повернул голову, и увидел знакомую неприятную собачку, которая старательно вылизывала лицо Зуброва. Оба мальчишки, совершенно обнаженные, если не считать своеобразных бинтов из грязных окровавленных тряпок, лежали на деревянном топчане. Здесь же, в головах и по бокам, что-то горело в трёх глиняных плошках, распространяя сладковатую вонь и чёрную копоть. Но самое главное, в комнате находился ещё один человек! Чумазая древняя старуха, что-то заунывно бормотавшая и напевавшая себе под нос. Причем, в правой руке она держала острый кованый нож с чёрной рукояткой, а в левой – большую шевелящуюся жабу. Этим омерзительным земноводным старуха, словно мочалкой, растирала ноги Зуброва. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы связать своё воскрешение с появлением этой Бабы-Яги и её забытыми способами медицины.