, глубины… – не выше, не ниже, но свободно от… без достижения, обладания, преодоления, без какой-то победы над ними, и сам Патрик мне вдруг показался, чуть ли не способом бытия всего этого.
Только что это я? Я же не был столь впечатлителен до трансформации, столь сентиментален. А я-то боялся, что меня превратили в машину! А тут вдруг близость покоя, даже гармонии. Я не надеялся. Всегда были слова. Даже когда я пытался пробиться туда, где уже слабосильно слово или когда воображал, что пробился… А что не слова?! Улыбка и прикосновение Патрика? Мелисса?
Когда Мелисса покончила с собой, доктора(?) персонал(?) возникли вдруг сразу. (До того мы думали, что мы одни на вилле.) Возникли будто из-под земли. Впрочем, может, действительно из-под земли. Унесли с собой Мелиссу. Профессор Робинс примчался и занялся с нами психотерапией. Через пару дней нам вернули Мелиссу… из-под земли(?!) в целости и сохранности, ни шрамов, ничего. И она всё помнит, всё, кроме того, что делали с ней «там».
– Ну, что же, пора, – Патрик пытается подняться из-за стола. Мы с Софи подхватываем его под руки.
Проводили до комнаты. На обратном пути Софи раздраженно:
– А ведь он мог стать кем угодно. Но остался собой зачем-то.
– Наверное, это вызов. Всем нам и профессору Робинсу, да и вечности.
– Правда? – хмыкнула Софи. – Но он же всё равно искусственный, как и все мы. Для чего тогда? Мог бы сделаться каким-нибудь Нарциссом, Фебом (я не перепутала ничего?) Так нет, он потребовал, чтобы была реконструкция его сто восьмидесятилетней рухляди во всех отвратительных и скучных подробностях дряхлой старости.
– Послушай-ка, Софи…
– Мне ли не знать, – отрезала Софи…
Когда она сидит, действительно, начинаешь считать ее двадцатичетырехлетней. Но в движении… кое-какие привычки ходьбы двухсот (или сколько там?) летней старухи остались. Впрочем, она работает над собой. Так что к концу «адаптации», думаю, научится. Все мы научимся. Вживемся в самих себя. Сольемся с реальностью. Этого ж хочет Робинс? Только что здесь Робинс!
Мой сегодняшний сон: в реку с прозрачной чистейшей водой попадает капля какой-то отравы, – она прозрачная, ее не отличишь от биллионов таких же капель, и жизнь продолжается: плавают рыбки, цветут речные цветы, но, на самом-то деле, отравлено всё.