Неспокойные были тогда времена. Пока в ближайших сёлах фельдшера не было, все ходили лечиться к бабке, а когда приехал в нашу деревню молодой доктор, то он бабку Марью невзлюбил. Народ к нему не ходит, а идёт по старинке к нам на двор. Но, а ты сам знаешь, что испокон веков на Руси люди в деревне с лекарями за лечение продуктами рассчитывались. Поэтому мы с бабкой никогда не голодали. Заело это молодого доктора, он и написал в район какую-то бумагу. Через месяц приехали милиционеры и забрали бабку в город. Меня почему-то не тронули. Через день, как бабку Марью увезли, я ночью тихонечко заколотил окна и двери нашей избы и отправился вслед за ней в город – вызволять её. Шёл мне тогда шестнадцатый годок. За плечами у меня было четыре класса образования да бабкина академия. В городе я никогда не был, да и электрического света даже не видел. Паровоз в первый раз увидел, когда до станции добрался. В котомке у меня были хлеб и сало, а денег ни копейки. А как оказалось, за билет надо было платить только деньгами. Делать нечего, поменял я всю свою еду на билет на поезд, который шёл до Вологды. А туда ли отвезли мою бабку или нет, и не знаю даже. Но сел в поезд и поехал. Все принимали меня за оборванца или беспризорника, поэтому так и норовили толкнуть или пнуть. В общем, оказался я в вагоне на третьей полке, на которой безвылазно просидел трое суток. На вокзале меня сразу в оборот взяли милиционеры. Мол, откуда и куда я еду, кто таков, и до выяснения моей личности посадили в кутузку. Мой единственный документ, справку о рождении, тоже забрали. К вечеру в камеру ко мне подсадили троих уголовников. Я же в своей деревне сроду не видывал раньше таких людей. Уж и унижали они меня, и били, а когда снасильничать захотели, тут-то я и не выдержал. Хоть и давал я бабке Марье слово, что на людях своё умение показывать не буду, но тут, думаю, не тот случай, если не я, то они меня точно убьют. Выждал я момент, встал перед ними, поднял руку и говорю:
– Смотрите сюда, на мою ладонь, – а сам опускаю её медленно вниз.
Смотрю, они замерли и не шелохнутся. Я подхожу к самому главному из них, смотрю в глаза и говорю ему:
– Сейчас будешь бить своих напарников и защищать меня, а меня видеть не будешь.
Как я сказал, так всё и произошло. Начали они драться между собой. Вскоре дверь в камеру отворилась, вбежали милиционеры, стали их разнимать, а я тем временем выскочил из камеры и закрыл их на ключ, который они в дверях оставили. И со всех ног бросился прочь из участка. Выскочил на перрон, смотрю, поезд товарный отходит от станции, и я, не раздумывая, запрыгнул в первый попавшейся вагон и в угол забился. Там, отсидевшись и привыкнув к темноте, понял, что вагон пустой. В углу лежала небольшая охапка сена, на которой я и устроился. Поезд с многочисленными остановками шёл трое суток, и к вечеру третьего дня остановился на какой-то большой станции. Решив дождаться утра, я мирно и безмятежно уснул, а среди ночи боковая дверь открылась, и кто-то осветил нутро вагона фонариком. Внезапно луч света остановился на мне, и мальчишеский голос удивлённо произнёс: