— Все наше хао преобразовано в ману, — очень тихо сказал он,
видимо, не желая поднимать панику раньше времени. — Пока она есть,
использовать магические навыки не проблема.
— Проблема в том, что вы не можете восполнить ману. Так,
Молох?
Тот хмуро кивнул.
— Это из-за Бездны. С ее воцарением мана стала доступна только
ее последователям. Хуже того, в публичных местах демонам лучше быть
все время начеку, потому что, если ее жрецы зафиксируют
несанкционированное использование маны, они тут же появятся рядом,
чтобы задержать.
— Но как нам жить без маны? Как защищаться? — возмущенно
прогудел Молох.
— Способ один, — сказал я, — преклонить перед Бездной колено. —
Это было не предложение, мне следовало знать, устоят ли демоны
перед искушением.
— Скорее, я вырву себе сердце, — сплюнул шипящей слюной
демон.
— Тогда выторгуйте у местных и запасите кристаллы-накопители
маны, я наполню их доверху…
Когда солнце коснулось горизонта, мы собрались у погребального
помоста. Лерра и Ридик, омытые и укрытые плащами, казались просто
спящими. Ветер трепал огненные волосы суккубы, а бубенцы и
колокольчики на цветных рогах Шутника слегка позвякивали на ветру,
словно их хозяин вот-вот проснется и отпустит очередную
остроту.
Аваддон выступил вперед. В его голосе, усиленном демонической
мощью, слышалась непривычная мягкость:
— Мы пришли проводить в последний путь суккубу Лерру и демона
Ридика — храбрых воинов, верных друзей, погибших не за славу
доминиона, но за то, чтобы мы могли вернуться домой…
Я слушал, как бывший генерал Белиала говорит о доблести и
верности, о жертве и долге, но мысли уносились в прошлое.
Первая встреча с Леррой в казармах, ее насмешливое
«вонючка-тифлинг»… Загадочные намеки Ридика, его странное чувство
юмора…
Они стали первыми демонами, которые доверились мне и пошли за
мной. Именно благодаря им я изменил свое отношение к народу
Преисподней, осознав, что демоны могут быть человечнее людей, а
судить нужно не по расе, внешности или чуждым традициям, а по
поступкам. А теперь они, мои первые настоящие друзья-демоны, лежат
здесь, такие неподвижные, совсем чужие. И весь мой опыт, все
способности и хитрости, все мое везение и, как говорил Бомбовоз,
«читерство» не смогли их уберечь.
Аваддон закончил речь древними словами погребального обряда, но
в его устах они звучали иначе. Не призывом вернуть живым силу
павших Преисподней, а просьбой к новому миру принять их и возродить
в будущих поколениях.